Шедевры Пуссена
Во всем творении Пуссена нет произведения, в котором душа его выразилась бы более цельно и полно, нежели в картине «Полифем», написанной в 1649 г., в момент высшего расцвета мастера, для одного из его усерднейших поклонников — Пуантеля1 (ныне картина принадлежит к главнейшим драгоценностям нашего Эрмитажа). «Полифем» иллюстрирует идиллию Феокрита, однако поэзия эллина приобрела в переложении француза, открывающего «le grand siecle», что-то совершенно новое, более могучее, крепкое и сложное, нежели та душа, которая веет в песнях античного мира. Это тот же гимн земле, блаженству жизни, но гимн углубленный, достигающий религиозной силы. Кажется, что звуки, льющиеся из свирели циклопа, не крикливые или нежные пастушечьи восклики, а нечто подобное торжественному гудению органа.
Замечательно, что своего героя Пуссен ввел в самую глубину композиции и повернул его спиной к зрителю. С одной стороны, это дало ему возможность выразить громадность великана, для которого горы не более, как груда камней; с другой, этот же прием позволил художнику отчетливее высказать свою мысль. Пуссена не интересовали страдания чудовищного пастуха, безнадежно влюбленного в прекрасную Галатею, а интересовало его все то, о чем Полифем пел, пытаясь красотой песни прельстить неприступную красавицу. Полифем у Пуссена превратился в часть природы, сросся с ней, стал каким-то олицетворением ее чувства красоты и искусства. Сын Нептуна и нимфы, Полифем как бы гений самой суши, омываемой теплыми волнами и млеющей в мягких лучах света. И вся местность вокруг Полифема — синее море и убранная зеленью земля — точно внемлет тому, что поет про нее первобытный стихийный художник, точно насторожилась умиленная и счастливая. Слушают Полифема боги лесов, полей и рек, в счастливой неподвижности охраняющие свои владения, слушают его и суетные дети земли — люди, ищущие в тяжелом труде свое пропитание на лоне прекрасной матери. И вот, под сладко налаженный бег звуков труд становится легким и радостным.
Эрмитаж обладает и другим истинно гениальным пейзажем Пуссена, висящим в pendant к «Полифему» и изображающим «Геркулеса, победителя Какуса». Здесь мастер придал всему еще более стихийный характер и совсем пренебрег выражением человеческих ощущений. Поразителен один пепельный колорит в этой картине. Что это: восходит ли луна, и жуткими кажутся в безмолвии мерещущиеся на фоне небес горы, или это предрассветный час грозового дня, когда вся природа замирает в ожидании глубоких потрясений? Что бы ни было, веришь Пуссену, веришь, что эта редкая гамма красок есть правда, что художник мог ее наблюдать во время своих одиноких прогулок по окрестностям Рима. При этом он, несомненно, должен был внимать каким-то вещим, для него лишь понятным, голосам таинственной природы2.
Остальные пейзажи Пуссена распадаются на такие, от которых веет идиллическим счастьем, и на такие, в которых царит мрачное настроение. Но характерно для Пуссена, что никогда не нарушается его основное чувство торжественного покоя. К первым относятся, между прочим, три из серии картин «Времена года» (Лувр) — те, фигуры на которых изображают «Грехопадение», «Руфь» и «Виноград Обетованной земли». В них выставляется благополучие жизни среди богатств природы; не только предметы, но самые краски (несмотря на некоторую свою потускнелость) говорят о том, как на земле хорошо жить. Зато на четвертой картине, на «Зиме», для олицетворения которой художник выбрал «Потоп», настроение счастья заменилось ужасом или, вернее, смертным томлением. Благословенную Богом землю, ныне проклятую Им же, медленно и равномерно затопляют темные, холодные потоки. Вместо лазури и белых облаков, над последними торчащими скалами и далекой водной поверхностью навис свинцовый покров, перерезаемый гневными молниями; еще час, и все погрузится в кромешную немую тьму.
1 Главными собирателями Пуссена были при жизни: кавалер Кассиано дель Поццо, кардиналы Ришелье и Мазарини, лионский негоциант Серизье, парижский банкир Пуантель, министр Людовика XIII де Нуайе, и, наконец, Paul Freart de Chantelou. Для последнего мастером исполнены: «Сбор манны», вторая серия «Таинств», маленький вариант «Восхищение св. Павла», «Призвание Савла», автопортреты, большая «Мадонна», «Отдых на пути в Египет» и «Самаритянка». См. J. Dumesnil «Histoire des deux celebres amateurs d'art italien». Paris, 1853; Henri Chardon «Amateurs d'art et collectionneurs manceaux du XVII s. Les freres Chantelou», Le Mans, 1867; Clement de Ris «Les amateurs d'autrefois», Paris, 1877; Bonaffe «Dictionnaire des amateurs», Paris, 1884.
2 Какая любовь к природе просвечивает и в следующих словах одного современника Пуссена: «Я встречал его среди остатков древнего Рима, а иногда в Кампанье и на берегу Тибра, рисующим то, что было более всего ему по вкусу. Однажды я его видел несущим в своем плаще камушки, цветы и т. п., собранные им для того, чтобы в точности все это писать с натуры».
 Потрет Н.В. Кукольника (К.П. Брюллов) |  Портрет г-жи Вилло (пастель) (О. Кипренский) |  Последний день Помпеи (К.П. Брюллов, 1833) |