Бог живописи
Недаром Веласкеса в среде художников принято называть «богом живописи». Кажется, что если бы сам Аполлон взялся за кисть, то из-под нее вышла бы именно живопись Веласкеса. В Рафаэле мы видим мысль бога, в Рембрандте его чувства, в Веласкесе — самую «Аполлонову технику». Еще можно сказать так: произведения Веласкеса точно и не произведения ума человеческого, а произведения природы, — настолько они именно кажутся рожденными без помощи человеческих рук, настолько в них совершенно отсутствуют следы труда, усилий и даже намерений, настолько просто и естественно они сами себя утверждают. В справках, в комментариях нет нужды при изучении живописи Веласкеса; даже живые, характерные, умные и благородные портреты Веласкеса так хороши своей живописью, что, в сущности, они как бы служат обратной цели, нежели та, для которой в свое время они были созданы. Не Веласкес живет благодаря Филиппу IV, а Филипп IV остался навеки в истории и не смешался со всеми забытыми королями — благодаря Веласкесу. Вообще мы способны всю жизнь наслаждаться лучшими картинами мастера и не полюбопытствовать, что именно они изображают.
И вот в этом мастере натурализм в самой своей сути достигает апогея. Караваджо утверждал, что все достойно кисти художника, но вполне убедительным ему не удалось быть. Его оценили вполне только его товарищи-живописцы, понявшие самые его намерения. Веласкес же подтвердил учение своего «предтечи» так, что никаких сомнений после этого не могло оставаться. Почти одновременно, под самый конец своей жизни, уже состоя одним из первых чинов напыщенного, строгого и печального двора предпоследнего испанского Габсбурга, Веласкес пишет свои два шедевра: «Las Meninas» и «Las Filanderas», и ими он точно желает доказать, что перед глазами живописца нет разницы между дворцовыми апартаментами и фабричным сараем, между разодетыми по этикету фрейлинами и грязными работницами. Ведь всюду проникает свет солнца, всюду он родит мириады цветных лучей, которые, сплетаясь, создают дивные праздники, упоительные симфонии красок. При этом картины Веласкеса служат и лучшей школой для глаза. Даже Тициан и Рембрандт уступают ему в этом отношении. У того и другого интерес сюжета все же балансирует интерес красок и живописи. У Веласкеса краски и живопись не оставляют места для другого интереса.
Много было высказано догадок о том, кому обязан Веласкес своим художественным развитием. Невыносимого Эрреру он покинул мальчиком, пробыв лишь несколько месяцев у него; у Пачеко он едва ли мог чтолибо приобрести для себя как художника (зато он, без сомнения, весьма многим обязан ему как человек — в смысле образования; ведь Пачеко, при всей узости некоторых своих убеждений, был все же несомненно тонким ценителем); Греко и Рибальту Веласкес не мог видеть лично, а в том, что на него сильное впечатление произвели картины ученика Греко — Тристана, новейшие историки сомневаются1. Однако не подлежит спору, что еще в юности Веласкес был охвачен волной натурализма, «затоплявшей» испанскую живопись со всех сторон, и что именно натурализмом было обусловлено направление его поисков, что благодаря ему эти поиски дали такие ценные результаты. Идея, носившаяся в воздухе по всей Европе, нашла себе в Веласкесе настоящего и полного выразителя.
При этом, однако, справедливость требует не игнорировать и частичные влияния, которым подвергся Веласкес. Мастерская Эрреры — автора «Слепого музыканта» Нантского музея — должна была оставить неизгладимые впечатления в душе юноши, хотя он и покинул ее тринадцати лет; искусство Греко, если и не в оригинальных произведениях, то в своих отражениях в картинах Руеласа и Тристана, должно было повлиять на развитие красочной восприимчивости Веласкеса; к счастью, и теоретик Пачеко, очень красиво говоривший об «идеалах», ставил в основу своей системы художественного образования неустанное изучение натуры, и сам, по примеру своих товарищей, грешивших против велений благородного вкуса, писал религиозные картины в духе натурализма и даже не гнушался создавать «бодегоны», т.е. картины, изображавшие «кухонные натюрморты»2.
1 О близости Луиса Тристана и Веласкеса говорят еще Паломино и Сеан Бермудес, это же повторяют многие историки XIX в. А. Л. Майер, однако, сомневается, чтобы Веласкес в дни своего художественного воспитания мог видеть произведения толедского мастера; тогда же, когда он (на пути в Мадрид) увидел живопись Тристана, он был уже сформированным мастером. Luis Tristan родился в окрестностях Толедо около 1586 г.; сохранилось сведение, что он был любимым учеником Греко, и в некоторых картинах (напр., в «Троице» Севильского собора, помеченной 1629 г.) мастер, действительно, близко подходит к своему учителю; в других, напротив того, художник обнаруживает более определенное тяготение к натурализму в духе караваджистов. Шедевром Т. считается ретабль 1616 г. в Иепесе. В 1619 г. для зала капитула Толедо художником исполнен портрет архиепископа. Умер Тристан, согласно показанию знавшего его лично Lazare Diaz dell Valle, в 1640 г. в Толедо. Единственная картина в Эрмитаже, носящая этикетку Тристана, — «Портрет Лопе де Вега», — слишком слаба, чтобы сохранять эту атрибуцию.
2 Отчасти Пачеко Веласкес обязан и всем основным счастьем своей жизни; ведь благодаря браку на дочери севильского живописца он получил у себя в доме то невозмутимое спокойствие, тот благородный строй, который позволил ему сначала всецело уйти в художественный труд, а позже даже совместить со своей профессией исполнение обязанностей хлопотливой должности гофмаршала. О супруге Веласкеса не сохранилось анекдотов, которыми вообще изобилуют биографии художников. Но как много говорит один тот факт, что удрученная горем вдова Веласкеса пережила его всего на неделю.
 Победа Александра над Дарием (А. Альтдорфер) |  Похищение Европы (Ф. Лемуан) |  Триумф Галатеи (Ф. Буше) |