Trattato della pittura
И цветы на картинах Леонардо писаны ботаником, который не только знает уже существующее, но способен "восполнять творение природы", измышлять правдоподобно новые формы. У него встречаются не только существующие породы, но и такие, которые не побывали ни в одном гербарии, а между тем, существование которых с точки зрения науки вполне допустимо. Опять-таки цветы у Леонардо живут. В "Madonne aux rochers" нарциссы, ирисы, hemerocallis flava - такие же действующие лица, как Мария, ангел, оба младенца, скалы. И они служат божеству, поют гимны. Как далеки мы здесь от схематических ребяческих цветков Липпи и Беато Анджелико, и как далеки от внимательных, но чисто внешних "копий с натуры" нидерландцев! Если же мы захотим понять, почему Леонардо так от них отличается, то прочитаем все, что он пишет о растениях, пересмотрим его терпеливые и всегда столь проникновенные "анатомические" этюды цветов и трав, сохранившиеся частью на отдельных листах, частью на страницах его трактатов, и, сделав это, мы убедимся, что он знал природу, знал не только как сухой педант, но как поэт, ученый и мудрец.
Это начало познания законов жизни сказывается у Леонардо во всем. Хороши этюды животных Пизанелло и Дюрера, но всегда они производят впечатление чего-то мертвого, застывшего, каких-то чучел из зоологического музея. Напротив того, Леонардо, благодаря неустанному изучению, удалось "вскрыть" главные законы жизненной механики, а его художественное ясновидение научило его открывать во всем как первичные двигательные силы, так и одухотворенность всего. В результате получились изумительные изображения лошадей, собак, кошек и птиц.
В своем преследовании открыть секрет жизни он дошел до того, что сам делал движущиеся подобия живых существ (Вазари рассказывает о моделях дракона и льва, которые изготовил Леонардо) и пытался похитить у птиц секрет их полета. Особенно же увлекался Леонардо лошадьми, и в их изображении он превзошел все, что было сделано до тех пор во Флоренции даже такими глубокими знатоками коня, как Учелло, Кастаньо, Донателло и Верроккио. Кони Леонардо - не только прекрасные колоссы, под копытами которых содрогается земля, но огненные существа, полные страстных порывов, почти обладающие человеческой душой1.
Для ознакомления с искусством Леонардо и, в частности, с его отношением к природе, необходимо углубиться в чтение его писаний, из которых ни одно не предназначалось для распространения, но которые всецело являлись отражениями его ненасытного "любопытства". Больше всего о пейзаже содержится в "Trattato della pittura", в этой компиляции важнейших взглядов Леонардо на законы живописи. Здесь мы найдем и самые общие и самые детальные указания; рецепты чисто ремесленные, технические, полезные для практики, и идеи отвлеченные, полезные для образования в художнике "основных" взглядов на искусство. Большинство этих наставлений еще не устарели и годны для нас и для наших потомков. Но и устарелые ценны, ибо встречающиеся в них, доказанные лишь впоследствии ошибки часто очень близко подходят к истине. Иное, впрочем, кажется устарелым только потому, что стало общеизвестным и вошло в академическую схоластику. Что твердит всякий, то становится тем самым ложью, по крайней мере, для художников-творцов.
Наставления в Trattato выясняют отношение живописи к другим художествам, дают советы о правильном художественном образовании, касаются пропорций человеческого тела, анатомии, одежды и создают особую, первую по полноте теорию света, теней и отражений. Дальнейшие главы дополняют известные уже в те времена формулы перспективы (полнее всего изложенные у Пьеро деи Франчески и у Альберти) и, наконец, выясняют различные вопросы о пейзаже вообще, переходя затем к вопросам о росте деревьев, о листве, о горах, об облаках и т.д.2
В каждом вопросе Леонардо выдает свое страстное желание приподнять завесу жизненной тайны, уяснить себе, почему так, а не иначе все происходит или выглядит. Трактат не был им самим приведен в порядок, и в нем имеются большие пробелы; однако эти пробелы восполняются другими сочинениями или случайными записками, очевидно, начертанными все с тою же целью "выяснить все вопросы" и тем самым сделать их общедоступными, обогатить этими выяснениями сокровищницу человеческих знаний3.
Нас теперь может поразить то, что Леонардо не ограничивается отдельными наставлениями художникам для всяких случаев, но местами решается синтезировать некоторые из них в какие-то прописи для писания картин. Так, он учит как изобразить грозу или битву, как написать историческую картину. Разумеется, с нашей точки зрения он выходит в данном случае за пределы художественной стихии, он как бы пытается закрепить то, что по самой природе вещей не поддается закрепощению. Мы можем даже видеть в его примере одно из оснований, на которых держалась строго построенная академическая регламентация творчества в XVI и XVII веках. Однако, если даже допустить, что перед нами Леонардо предстает как бы предтечей академизма, то надо признать, что и эта черта отнюдь не выдает его принадлежности к средневековью или его близости к схоластике, но свидетельствует о поразительной его передовитости и универсальности. Ведь эти "рецепты" не представляют чего-либо сухого, а имеют характер гениальных "стихотворений в прозе", т. е. созданы свободным вдохновением и предназначены для того, чтобы будить в художниках интерес к явлениям жизни4. Это их назначение станет нам особенно понятным, если мы вспомним, сколько еще было в искусстве, окружавшем Леонардо, сонного и косно-традиционного.
1 Свое знание лошади он резюмировал в конном памятнике Франческо Сфорцы и в картоне "Битвы при Ангиари", предназначавшемся для стенописи в Palazzo Vecchio во Флоренции. Этот картон был исполнен стареющим художником в соревновании с молодым Микель Анджело в 1504 г. по заказу гонфалоньера Пьетро Содерини.
2 Леонардо и здесь остается верным себе, требуя развития памяти посредством уяснения всего видимого и утверждая, что художник не должен специализироваться, но "уметь делать все".
3 Перспективные фокусы, которые так занимали предшественников Леонардо, мало интересовали Винчи; больше всего он увлекался ими в своей ранней и не доведенной до окончания картине "Поклонение волхвов", заказанной ему в 1481 г. На ней и на этюдах к ней (рисунки в Лувре и в Уффици) он как бы даже запутался в ухищрениях перспективно-архитектурного характера. В позднейшие времена Леонардо должен был считать такие затеи бессмысленными и безвкусными. Возможно, что он и "Поклонение" забросил, убедившись в нехудожественности избранной системы.
4 Особенно прекрасно у Леонардо описание. Точно иллюстрацией к данному фрагменту является рисунок сангвиной в Виндзоре, изображающий надвигающуюся в горах грозу. Один этот набросок говорит об изобразительной мощи Леонардо. Не будь типичных черт в самом штрихе, рисунок этот можно было бы принять за произведение XVII века, Рубенса или Пуссена, или даже за какой-нибудь альпийский этюд Тернера, столько в нем возбуждения, пафоса, понимания жизненности. Изображена равнина где-нибудь около Варезе, видимая с очень высокого места и окаймленная альпийскими отрогами; равнина покрыта рощами и городами, и она еще вся залита солнцем. Но вот, как часто это наблюдается в горах, следующий план померк под тенью наплывших облаков, изливающих на долину густые потоки ливня, через сеть дождя видны снова засветившиеся местности, а над тучами в недоступной выси громоздятся величавые, озаренные в чистом пространстве снежные вершины.
 Парад при Павле I. 1907 г. |  Виконт Ренэ де Божанси в образе Ринальдо. 1907 г. |  Парад при Павле I. 1907 г. |