Клаудио Коэльо
Все остальные испанские мастера конца XVII в. менее ярки и своеобразны, нежели только что разобранные, однако и среди них немало превосходных художников, достойных стать рядом с лучшими итальянскими декораторами и академиками. Только и у них у всех, не исключая самого сильного — Клаудио Коэльо, мы уже не находим прежней бодрости, простоты и непосредственности испанской живописи; эти художники умеют прекрасно писать, но не совсем ясна их цель, не совсем определенны их личные стремления, их личный вкус. Все их творчество указывает на проникший отовсюду дух академизма, — вернее, они означают торжество схоластического начала над ослабевающим началом деятельного, свободного, вдохновенного творчества. В Испании это даже сказывается с большею ясностью, чем где-либо, ибо по-прежнему деятельность художников посвящена почти исключительно церкви, а между тем последняя, коснея в пугливой осторожности, постепенно утрачивала способность питать общество.
Самым крупным художником в Испании в период времени между Мурильо и Гойей является мадридский мастер Клаудио Коэльо, тот самый, о котором мы упоминали при обсуждении «победоносного шествия» Луки Джордано1. Именно Коэльо был так огорчен успехом блестящего, легкомысленного импровизатора, для которого — в буквальном смысле слова — ничего не было святого, что это, как рассказывают, даже ускорило его кончину. И действительно, Коэльо, несмотря на принадлежность к эпигонам, никак нельзя обвинить в легкомыслии, а напротив того, если в чем можно его упрекнуть, то лишь в каком-то почти чрезмерном усердии, в чрезмерной обдуманности и отделке своих произведений — в том, что он слишком мало верил себе, давал в своем творчестве слишком много власти «педантизму совести».
Упадочность Коэльо, во всяком случае, не проявляется в мастерстве. Его краски не уступают краскам самых блестящих итальянцев и французов того же поколения. Как и многие среди последних, эту свою яркую, разложенную на бесконечные оттенки палитру испанский художник выработал на изучении фламандцев — особенно Рубенса, ван Дейка, Тульдена, Снейдерса и других красочников, в изобилии представленных в испанских дворцах. Рисунок у Коэльо и точный, и гибкий, и нервный, а типы все заимствованы с натуры (или, по крайней мере, «проверены» по ней). Особенно же он силен в перспективе; так, в своей иллюзионной картине Эскориала «La Sagrada Forma» он достигает полного обмана зрения, соперничая с рельефами окружающей архитектуры. Наконец, самые приемы живописи Коэльо выдают уверенность и легкость, которые приравнивают его к величайшим виртуозам: Каваллино, Бернардо Кастелло, Фети, Ларжильеру и т. д. Но вот чего нет у Коэльо — это пламенности, простоты, нет в нем и убедительности. Всякая его идея слишком мельчится заботой об изяществе ее передачи, всякий порыв чувства сдержан непреоборимым, столь характерным для академика, желанием выказать свой вкус и сложность своих знаний.
1 Родился Claudio Coello (о нем мы упоминали в т. III) между 1630 и 1635 гг. в Мадриде; он был сыном выдающегося литейщика, Аугустина Коэльо, португальца по происхождению, принадлежащего к тому же роду, что и портретист Филиппа II — Санчес Коэльо. Отец предназначал Клаудио к скульптуре и с этой целью определил его к младшему Риси, исключительно для усовершенствования в рисунке; однако Риси, заметив выдающиеся способности ученика, убедил Аугустина предоставить сыну следовать своей наклонности к живописи. Тотчас по окончании своего учения Клаудио пишет для церкви Santa Cruz большую картину и ряд портретов, которые, по словам Паломино, были достойны Веласкеса; большее, нежели легкомысленный Риси, влияние на Коэльо имел Карреньо, но особенно многим художник обязан своему изучению сокровищ королевских коллекций — копированию с Тициана, Рубенса и ван Дейка. Кроме того, в специальной технике фресковой живописи (которой мастерски владел и Франсиско Риси) Клаудио успел усовершенствоваться, следуя советам вернувшегося из Италии архитектурного живописца Хосе Хименеса Доносо (1626—1686). Фресками Коэльо украсил: церковь S. Cruz (впоследствии сгоревшую), плафон в «гвардаробе» собора в Толедо, купол в сарагосской церкви La Manteria (1683 г.), зал капитула в картухе «del Paular» (близ Гранхи), плафон в церкви Сан-Исидоро в Мадриде, ряд плафонов в сгоревшем впоследствии королевском дворце и в Sala de la Panaderia на Plaza Mayor. Одновременно он исполнял и декоративные работы для придворных праздников. С 1684 г. мастер живет в Мадриде и в это время создает главное свое произведение — прекрасную картину, так называемую «La Sagrada Forma» (окончена в 1690 г.), вставленную в стену сакристии капитула Эскориала и изображающую торжество перенесения в 1684 г. Гостьи, чудесно спасенной еще в 1525 г. в Горкуме от кощунственных еретиков и поднесенной в дар испанскому королевскому дому императором Рудольфом II. С 1684 г. Коэльо числится придворным живописцем (утвержден в 1686 г.); позже он был назначен сенешалем дворца, а сыну художника, Бернардино, назначена пенсия в 300 дукатов; в 1691 г. Клаудио получает в высшей степени почетное назначение — живописца капитула Толедского собора. Сохранилось известие, что приезд в 1692 г. «беззастенчивого и недобросовестного» Луки Джордано заставил Коэльо бросить кисти, и вскоре после этого мастер скончался — 20 апреля 1693 г. Картины Коэльо, кроме помянутых, имеются в Прадо, в Академии San Fernando, в музее Франкфурта-на-Майне, в Старой Пинакотеке («Эпизод из жития св. Педро Алькантары»); в Эрмитаже Коэльо приписывают хороший портрет, считающийся изображением самого художника. Из учеников Коэльо выдвинулись: искусный (побывавший в Риме) фрескист Sebast Munoz (1654—1690) и более известный в качестве архитектора и теоретика архитектуры, нежели живописца, сын немецкого солдата Teodoro Ardemans (1664—1726), бывший, как и Муньос, придворным живописцем. Ардемансу принадлежит «Похвальное слово» в память Паломино.
 Снег в Версале. 1911 г. |  Из мира фантастичного. 1905 г. |  Петергоф. Главный фонтан. 1942 г |