| Париж. 31 августа 1957 г. |
Вашу чудесную книгу о H. A. Бестужеве я читаю с большим интересом. Вы ею создали драгоценнейший памятник той эпохи, и Ваше изложение обладает той дельностью (по-немецки Sachhchkeit), которую я особенно ценю в исторических трудах. Какой чудесный и характерный то был человек! И какую великую пользу для себя и для истории он извлек из того печального факта, что он оказался на каторге и в ссылке! Правда, как художник он не преодолел известной любительской сухости и робости, но это не мешает его портретной галерее быть весьма характерной, и все эти люди такие живые и своеобразные, что с каждым хотелось бы ближе сойтись. Интересно, что и “места действия” пейзажи, селения, интерьеры (ненавижу это слово, но другого так и не найдено) представлены с той же дельностью. Во всем этом есть что-то удивительно трогательное. Даже для того, кто не разделяет того восторга, который вызывают декабристы в сердцах и думах более прогрессивно мыслящих, они сами по себе (и декабристы и весь “декабризм”) все же полны трагизма и затрагивают в душе какие-то весьма волнующие и возвышенные струны!
Мне ужасно не повезло с моей монографией. Как раз когда все было готово, грянула революция, мой издатель исчез, бросив все на произвол судьбы. Кое-какие отпечатки Лукомский передал мне гораздо позже уже здесь в Париже, целая же партия их оказалась в какой-то чайной на Екатерингофском проспекте, где эти бумажки служили салфетками. То, что было разложено по столикам, случайно зашедшие в чайную наши знакомые сунули себе в карман, но когда они попробовали получить и то, что было в запасе, то хозяева, испугавшись, как бы за что-то неведомое не поплатиться, решительно отказались, а на следующий день столы оказались пустыми. Из статей для моей монографии у меня сохранились все три (переданные мне тем же Лукомским Волконского, Волошина и Яремича). Я их дал переписать и копии пришлю Вам. Что же касается до статьи Маковского, то, вероятно, она была тождественна с той, что он теперь публиковал в своих “Портретах”. Где же остальное, включая мою биографию, составленную Лукомским (около 1915 г.), я не знаю; Лукомский же скончался (на юге Франции) лет пять-шесть тому назад.
Как бы такая же судьба не постигла и мои автобиографические записки (два тома из коих вышли в Америке и Вам известны). Между тем моя “чистовая рукопись” доходит до 1905 г., а та часть ее, что в менее чистом виде, — до 1910 г. Друзья все советуют, чтоб я продал все свои рукописи и весь здешний мой архив какому-либо из американских музеев, собирающих разные исторические документы, мне же было более по душе, если бы все это было приобщено к тому, что уже оказалось в хранилищах моей родины. Многое в этой массе представляет действительный интерес для истории искусства в России.
Большим утешением мне служит то, что Вы пишете о тех папках, которые милый Стипа (это наши дети так прозвали Степана Петровича1) сберег и которые теперь (если я правильно Вас понял) где-то в Эрмитаже (почему не вместе с архивом в Русском музее?). Хоть это уцелеет. Но столько же “папок” (если не больше) находятся при мне, и, разумеется, среди всей этой массы найдется немало художественно-любопытного (или хотя бы в бытовом и топографическом смысле). Озабочен же я особенно не столько за свои произведения, сколько за ту горсточку чудесных акварелей и рисунков моего отца, которые мне достались в наследство. Тут я уже чувствую определенную ответственность. Между тем мои “наследники” (две дочери, один сын, четыре внука, два правнука и две правнучки), если и “любят все это”, то все же едва ли вполне сознают значение всего этого. Будучи людьми, далеко материально не обеспеченными, самое хранение такой массы может оказаться им не под силу. “Доживая последние сроки”, я сознаю, что надо что-то сделать, а вот что, я и не знаю. Вот нечто, что может послужить темой для нашей беседы...
1 Друг А. Н. Бенуа, художник и искусствовед С. П. Яремич, скончавшийся в Ленинграде в 1939 году.
 Святой Вольфганг заставляет черта держать перед ним молитвенник (Пахер) |  Святой Лауренс раздает милостыню (Михаэль Пахер) |  Алтарь отцов Церкви (Михаэль Пахер, ок. 1483 г.) |