Дорогой и милый Игорь Эммануилович!
Снова представляется оказия перемолвиться словечком, и я спешу ею воспользоваться. И первым долгом я должен тебе высказать все свое горе по поводу кончины нашего милого Жени Лансере. Ой, как жутко ощущать, что все редеет наша компания! Превращаемся мы с тобой в нечто подобное “Последним могиканам”. Помнишь, как, когда мы зачитывались Купером, нам становилось грустно, что Чинчакчук и Ункас остаются именно последними, одинокими. А теперь вот и мы стали подобны им. А какая была “стая”! Сколько нас было! И как все сплочены, и как каждый нужен всем, и все преданы одному делу — защите и распространению подлинного искусства или того, что мы с полным убеждением считали за таковое. Ну вот, а теперь за “подлинное искусство” считается нечто совсем иное, и с этим мы уже ничего поделать не можем. Еще ты, счастливец, можешь, так как в твои надежные руки поручена вся российская старина. А вот я сижу со сложенными (в этом отношении) руками и даже писать теперь закаялся. Ни за что — это не момент, хоть порою так и зудит. Остаются же из нашей стаи только ты да я, да Анна Петровна, да Нувельчик, да Добушка. Но ты и Анна Петровна в недосягаемой дали, и нет возможности установить между нами правильного контакта, Валечка так хил и хвор, так глух, так печален (он никогда не выходит из своего отельного номера), Добушка в Америке... Еще несколько человек примкнули к нам: Эрнст, Бушен, мой сын Кока, моя дочь Елена (серьезно принялась за живопись — наконец-то!), мои племянники и племянницы Серебряковы (Зина, Шура, Катя) и Надя Устинова (дочь брата Леонтия, известна в Англии под именем Nadia Benois), милейший Сорин (я его как человека очень оценил во время того, как он в течение более двух месяцев писал мой портрет, получившийся куда удачнее и характернее, нежели портрет Сергея Иванова). Но все эти примкнувшие хоть и очень дороги моему сердцу, все же “из другой эпохи”, и многое из того, что нам “понятно само собой”, остается для них если не чуждым, то все же довольно далеким. Впрочем, и в России остались еще несколько если не из “стаи”, то все же «довольно?» “примкнувших”. Что, кстати скажешь, поделывает Г. Верейский? Мне был очень люб его сосредоточенный “тихий” нрав! А что Курбатов? Что Асафьев? Что Шапорин? Но из литераторов после смерти Алексея Толстого уже лично никого не знаю. Сам я все последние недели был исключительно занят театральными постановками. Для одного лондонского театра я сделал “Богему”, для Америки “Лебединое озеро” и “Раймонду” для миланской Скалы (где по-прежнему с большим успехом работает наш Коля) я сейчас занят “Лучией”. Из здешних художественных событий отрадным считаю только то, что Лувр постепенно оживает и открываются зал за залом, и выставку шпалер (какой дивный сказочный мир)...
Все мои близкие в порядке. Анна Карловна просит передать тебе и милой Валентине Михайловне свои сердечные поклоны. Я присоединяюсь к ней и от души желаю тебе еще возможных благ и радостей. Преданный тебе друг
Александр Бенуа
 Три грации (Жан-Батист Ванлоо) |  На набережной. 1920 г. |  Триумф Геркулеса (Ш. Лебреню) |