Воспевающий солнце
Зато никто не умел так просто и уверенно разрешать проблему пространства и так прочно и верно «строить» почву. Особенно торжествовал он в труднейшем изображении снисходящих, стелющихся от зрителя плоскостей. С тех пор эти его открытия были использованы на все лады и в значительной степени банализованы, но в дни Клода они могли казаться прямо чудесными. Какой колоссальный путь был пройден от «валящейся» «сумбурной» постройки пейзажа в XV в. (вроде той, которую мы видим у «Мастера Кальвария», или тех нагромождений, которыми Момпер и Брейгель желали передать простор и дали) до той гениальной простоты, с которой те же проблемы решены лотарингским мастером!1
И в архитектурах Клода сказывается основная черта его искусства. В них он менее всего заботится о строгих канонах античности, которые в архитектурах Пуссена всегда соблюдены со знанием настоящего зодчего. Пропорции у него произвольны, «физиономии» отдельных зданий иногда даже несколько карикатурны; не совсем в порядке у него и перспектива, которую он как будто больше знал чувством и практически, нежели в теории. И при всем том - что за божественная красота «архитектурные картины» Клода, особенно его знаменитые гавани или же руины, стоящие среди дикой природы! Это Scheinarchitectur, не более как мираж, но вот слова «театральная декорация» все же были бы в приложении к этим видениям неуместными, ибо если эти здания и нереальны (жить в них нельзя и никогда в них не жили), то все же они существуют сами по себе, они как-то неразрывно связаны, соединены с окружающим, они часть природы и такой природы, которой веришь в целом.
Обыкновенно очень критикуют фигурки Клода и ставят их или на счет малой его образованности или на счет его сотрудников в этой области. По проверке же выходит, что, за редкими исключениями, с трудом верится атрибуции одному из его приятелей, — ведь Миель и Лаури великолепные рисовальщики, — и в то же время нужно согласиться, что стаффаж на картинах Клода самый для них подходящий. Фигурки эти того же характера, как и архитектура Клода. Разумеется, это не живые люди, не герои, не исторические лица. Но все же соединены они с пейзажем чудесно и всегда вносят в него то, что требуется; они подчеркивают настроение, они позволяют еще яснее говорить «немым» предметам. Пастухи у руин усиливают настроение слегка меланхолической идиллии; толпы царедворцев среди архитектурных громад усиливают праздничность.
В свою очередь и руины, и прибрежные дворцы, и рощи в картинах Клода лишь сподвижники его главного героя — солнца. Они строятся и группируются исключительно для того, чтобы блекло светиться и таять в вечерних лучах, или для того, чтобы еще торжественнее казался прощальный апофеоз Феба. Из всех моментов дня любимым был для Клода вечер, тот короткий час, когда колесница Аполлона держит свой путь вниз, к скрытому за линией горизонта чертогу царственной матери, когда золотыми рядами бегут издалека к ступеням дворцов волны залива, когда призрачные тени тянутся по водам, по плитам, колоннам и стенам и тающим миражем кажутся мощные корабли и грузные замки, а все небо вокруг прощающегося светила пылает, как раскаленная медь, белым сиянием.
1 Независимо от Клода, в далекой Голландии одновременно с ним к тому же решению пришел Рембрандт в своих офортах и рисунках. О взаимном влиянии обоих великих мастеров при этом нельзя говорить, но вспомнить об их общем источнике — Эльсгеймере — полезно.
 Умножение рыб и хлебов (Педро Оренте) |  Сусанна и старцы (Якопо Тинторетто) |  Гравюра |