Рафаэль - Волшебник-импровизатор
Третья фреска в той же станце "della Segnatura" изображает Аполлона среди муз и поэтов. Сценариум здесь с первого взгляда может показаться ничтожным: фигуры размещены на пригорке, украшенном несколькими лавровыми деревьями, вот и все. Однако эта кажущаяся "бедность" есть, на самом деле, одно из величайших стилистических достижений Возрождения.
Прекрасны здесь типы, прекрасны позы и жесты, драпировки и нежный подбор красок. Однако что придает всему невозмутимо-тихое настроение, какую-то истинно небесную "прохладу"? Раз увидав фреску Рафаэля, способны ли мы представить себе святилище Аполлона иным, нежели изобразил его поэт-живописец? Лаврами пользовались уже все художники кватроченто, начиная с Беноццо, кончая Мантеньей, для придачи своим картинам приятности, не противоречащей строгому стилю.
Всех манила декоративная прелесть этих юношески стройных стволов и рисунок этих упругих и темных листьев. Но почему же роскошные, изобилующие деталями картины "прерафаэлитов" кажутся бедными рядом с окончательно упрощенной композицией Рафаэля? Почему те лавры кажутся неживыми, игрушечными рядом с этими? В чем именно заключена неоспоримая "божественность" рощи, изображенной Рафаэлем? Кто скажет, в чем вообще тайна, где "числа и меры" ритма Рафаэля?
Как передать словами то впечатление дивно-прозрачной песни и каких-то "стеклянных" серебристых звуков, которые доносятся из этой фрески, как и вообще из всего лучшего, что создано Рафаэлем? Одно только ясно, что эта музыкальность впечатления в данном случае зависит от скромного, прозрачного и абсолютно-прекрасного узора этих мистических деревьев, так естественно, так просто разместившихся по холму и слегка дрожащих в вершинном воздухе.
И в "Парнасе" Рафаэль представляется гениальным архитектором. Здесь нет ни одной архитектурной формы, и даже все сделано для того, чтобы перебить законодательницу архитектуры - симметрию. И, однако, под кажущейся асимметрией, под кажущейся непринужденностью всего на самом деле здесь царит ни с чем не сравнимое чувство меры. Божественность этой меры сказывается в том, что она свободна и естественна.
Ни над чем не насилуя, она все подчиняет одному неуловимому, непередаваемому словами стройному целому, легкому и устойчивому, логично обусловленному во всех своих частях и все же носящему характер какой-то волшебной импровизации, той непогрешимой импровизации, которая льется со струн бога музыки.
 Портрет императора Рудольфа II (Иоганн фон Ахен) |  Сошествие Св. Духа (Греко) |  Награда победителей (Йост Амман) |