Вдохновители Ватто
Сначала потерянный в Париже юноша — провинциал сходится с Жилло и от него получает как бы темы своих картин. Это Жилло, между прочим, вводит Ватто в таинственный закулисный мир и знакомит его с будущими действующими лицами fetes galantes. К Одрану же Ватто поступает уже после ссоры с Жилло и, вероятно, от этого образцового виртуоза он приобретает последнее, чисто техническое мастерство. Д'Арженвилль, называющий Одрана «fameux peintre d'ornements»1, утверждает, что «Vatteau puisa de nouvelles lumieres dans le bon gout de ce maitre», а Кэлюс прямо указывает на то, что Ватто благодаря Одрану сформировал свой орнаментальный вкус и приобрел ту легкость кисти, которую требовала трудная техника живописных узоров по золотым и белым фонам.
С другой стороны, между Жилло и Одраном есть и общие черты. Начать с того, что в чисто декоративной области Жилло относится к Одрану так же, как Одран — к Берэну или Ноэлю Куапелю. Мы уже видели, что последним принадлежит честь первых созданий в новом, более игривом вкусе, явившемся на смену величественно-монументальному стилю Лебрена. Одран сообщил «кукольному» стилю Н. Куапеля и Берэна большую гармонию и, что очень важно для нас сейчас, более тонкую красочность. Жилло повел дело еще далее. В его оригинальных «мыслях» и особенно в его гравированных проектах для расписных панно или гобеленов легкомысленный, грациозный, остроумный стиль регентства уже царит безраздельно, и следов величия Grand-siecle'a ни в рисунке ни в красках мы не найдем.
Но не одни орнаментальные «формы» родственны у Одрана и Жилло, — самый дух искусства очень сближает обоих мастеров. Уже Берэн, этот великий сочинитель театральных костюмов, стал вводить в свои композиции комедийные персонажи, а также всякие фигурки танцоров, скоморохов и даже обезьян. И опять-таки, как Жилло, так и Одран, оба нередко пользуются странными, точно с подмостков театров и балаганов сбежавшими, фигурами в своих композициях. Эта особенность не одного только внешнего порядка; она означает нечто очень важное по существу — как бы перестановку всего тона жизни с трагического на комический лад. Немудрено, если и боги у обоих мастеров имеют более вид актеров пародий, нежели жителей Олимпа — хотя бы Олимпа Лебрена. Начавшееся еще в дни Скаррона и Лафонтена ироническое подтачивание устоев важного стиля привело (одновременно с торжеством «гуманизации» в литературе) и в пластическом искусстве — в творчестве Одрана и Жилло — к решительному подрыву высочайше утвержденной торжественности и великолепия2.
Совсем расстаться с «представлением» и всецело обратиться к простой жизни — на это не решился и Ватто. Но сама упомянутая «перестановка на комический лад» означала все же приближение к жизни, к чувству жизни. И вот здесь приходится превознести значение Жилло над значением Одрана. Недаром при разглядывании офортов и рисунков мастера нас поразит сходство его с Маньяско и нечто родственное с Калло. По-видимому, Жилло был вообще огненной, энтузиастской натурой, вечно возбужденной своими театральными и закулисными переживаниями. Кэлюс утверждает, что между Ватто и Жилло было много общего в характере и в настроении (humeur); д'Арженвилль утверждает, что Жилло был очень обрадован, узнав о художнике, следовавшем по тому же пути, как и он, после чего Жилло и пригласил Ватто жить к себе. И далее Кэлюс говорит, что именно это сходство характеров, приведшее сначала к тесному общению между учеником и учителем, помешало в дальнейшем (с момента, когда превосходство дарования Ватто стало очевидным) продолжал совместную жизнь. А кто станет спорить, что встреча в надлежащий момент «сходственного характера» решает часто всю жизнь человека! Ватто взял у Жилло все, что он мог взять, и придал еще многое от себя. Но не надо забывать, что он нашел чем воспользоваться, и высшей несправедливостью отличаются все те, которые, возвеличивая Ватто, считают своим долгом преуменьшать значение его «вдохновителя»3.
1 Pierre Marcel в своей образцовой книге «La peinture francaise au debut du XVIII s.» говорит даже про Одрана: «il transforma completement l'art des arabesques". Но и этот пытливый и внимательный исследователь заявляет, что «1а vie de Claude Audran est completement inconnue» (стр. 279, прим. 1).
2 К непосредственным преемникам Одрана на узком поприще орнаментики нужно причислить старшего Пильмана, покрывшего в 1719 г. грациозными арабесками (уже «во вкусе Ватто») потолки петергофского Монплезира, варварски искаженные недавней реставрацией (нетронутой остается лишь роспись купола в «Птичнике» на «Музыке»). Среди бесчисленных дальнейших образцов того же стиля нужно выделить работы младшего Вернансаля, Кристофа Хюэ, Лепренса, Пильмана-младшего и особенно Шарля Жермена де Сент-Обен. С некоторыми из них мы еще встретимся в дальнейшем изложении.
3 Существуют колебания относительно того, куда следует зачислить одного из ближайших приятелей Ватто — Влегельса: в группу ли его «предвестников» или в группу его последователей. Грациозное, но скорее умеренное дарование художника объясняет эти сомнения, тем более что живописных произведений Влегельса сохранилось очень мало (две небольшие картины в Эрмитаже, две жанровые картины в музее Валансьена), и приходится о нем судить по гравюрам. Nicolas Vleughels, сын и ученик живописца Philippe'a V., уже состоявшего придворным живописцем французского короля (отцу В., вероятно, принадлежит интересный этюд нагой женщины, превращенной во «Флору» — в собрании г. Лембке в Москве), был фламандского происхождения и родился на родине Ватто — в Валансьене — в 1669 г.; умер художник в Риме 11 декабря 1737 г., состоя директором (с 1724 г.) Французской Академии.
Свадебная прогулка. 1906 г. | Версаль. Пейзаж со статуей. 1905-1906 г. | Версаль. Прогулка короля. 1897 г. |