Ученики Брюллова
Престиж Брюллова был настолько велик, что число его учеников было прямо огромным, но истинно хороших художников среди них не найти. Тыранов (1808-1859) известный нам по прелестной интимной картинке ученик Венецианова, подал любителям брюлловской условности большие надежды своей "Девушкой с тамбурином", достойным pendant к "Поцелую" Моллера. Капков (1816-1854) в портретах весьма близко подошел к Брюллову, но все же остался каким-то недоразвитым и безжизненным художником.
Петровский, Раев (хороший пейзажист, почему-то пустившийся в историческую живопись), Лапченко, скучнейшие официальные живописцы - ученики Басина, тоже чуть-чуть заразившиеся брюлловскими эффектами - Завьялов и Шамшин - не прибавляют прелести этому течению русской живописи.
Более крупные величины дало следующее поколение.
Настоящими брюлловцами выступили: Ге, о котором речь впереди, Флавицкий (1830-1866), мастер, не лишенный темперамента и создавший одну из самых популярных картин всей русской живописи - трогательную "Княжну Тараканову", Плешанов (1829-1882), автор картины "Иоанн Грозный и иерей Сильвестр", и П.П. Чистяков - автор "Софьи Витовтовны". Наконец, брюлловские черты сказались и в последних крупных представителях нашего академического искусства: в К. Маковском, Г. Семирадском, в Микешине, Поленове и Якоби.
Из этих художников наиболее крупной величиной представляется К. Маковский, бесспорно, одна из талантливейших фигур всей русской школы.
Все несчастье К. Маковского в его времени; период сложения его художественной личности прошел в то время, когда еще царили позднеромантические течения, так сказать - декадентство романтизма, и таким декадентом романтизма остался К. Маковский на всю жизнь, несмотря на временное увлечение гражданской пропагандой 60-х годов и на редкие уступки передвижнической программе.
Уже "школы", воспитавшей Брюллова, К. Маковский не мог застать, и недоучившимся, вернее, полунаучившимся талантом он представляется во всем своем пестром, разнохарактерном творчестве.
В 1850-x и 1860-x годах, когда вся Jeune France и вся Jung Deutschland превратились в маститых профессоров, романтические веяния выродились во что-то старчески-дряхлое. Узкий, холодный рационализм В. Каульбаха и И. Фландрена вытеснил пламенный восторг назарейцев, костюмная живопись типа Пилоти и Жерома заполонила историческую живопись, легкомысленная и слащавая фантастика явилась на смену "гофмановскому" настроению 1820-x и 1830-х годов, разнузданное балагурство - едкой сатире, воспитавшей великую школу политических карикатуристов с Домье во главе.
Дух истинной "романтики" продолжал жить, как он и продолжает жить еще в наше время, но формы его проявления изменились.
В известном отношении Милле, все барбизонцы, Бёклин, английские прерафаэлиты, наш Иванов - романтики, но в свое время они явились скорее как бы противниками романтизма, так как тогда настоящими преемниками романтической эстетики считали себя (и почитались за таковых) такие настоящие упадочники, как В. Каульбах, Деларош с его многочисленными последователями, как художники дюссельдорфской школы, "бельгийцы " и проч.
До Петербурга не достигало истинное искусство Запада. Ни Милле, ни Бёклин, ни прерафаэлиты, ни даже наш родной Иванов не нашли себе ни одного живого отклика и во всяком случае ни одного истинного последователя.
Зато тот мнимый старческий романтизм проникал к нам чрез все поры культуры нашего высшего общества вместе с модами и нравами "второй империи".
Характерен для высшего общества того времени решительный успех таких художников, как слащавый Шопен, как еще более слащавый Нефф и. в особенности, как переселившийся в Россию в конце 40-х годов Зичи.
Последний, высокодаровитый и необычайно совершенный в технике мастер заслуживал бы по своей упадочной характерности здесь более подробного рассмотрения, если бы он не причислял себя сам к западному искусству.
В этой атмосфере воспитался К. Маковский, и отражение ее лежит на всем его творчестве.
Его краски ведут свое начало от палитры Неффа и Зичи, его темы отличаются безвкусием, свойственным всем "костюмным" историческим живописцам, его фантастика не идет далее той чувственности, которою отличается все салонно-приторное искусство, в таком изобилии наводнившее художественный рынок в середине XIX века в момент торжества материализма.
Ко всему этому К. Маковский, повторяем, не застал уже школы. Академия, превратившаяся из замкнутого неумолимо-строго-воспитательного заведения в открытое художественное училище, не была уже той хранительницей рисунка и строго-систематической техники, которой она была в дни образования Брюллова.
Егоровы и Шебуевы сошли со сцены. Брюллов внес, правда, в Академию "оживление", но это оживление сказалось лишь в отрицательной форме: в пренебрежении рисунком и в погоне за дешевыми красочными эффектами. В 1850-x годах, несмотря на бессильное сопротивление академического совета с Бруни во главе, упадок царил по всей академической линии, и в это-то самое время (в 1858 г.) поступил в Академию К. Маковский.
 Награда победителей (Йост Амман) |  Вид Толедо (Греко) |  Диана и Актеон (Йозеф Гейнц) |