Шарль Лебрен
Лебрен явился умом и волей всей «французской академии вместе взятой», подразумевая под этими словами не только преобразованную и им же управляемую Academie royale1, но и Гобеленную мануфактуру, превратившуюся в гигантскую лабораторию, чуть ли не в какойто город прикладного искусства2. В его же ведении находились и все несметные сооружения, производившиеся для пышного двора и согласно повелениям монарха3. Уже Ришелье мерещилось нечто подобное, и на роль Лебрена был тогда вызван сам Пуссен, после того как Вуэ, при всей своей популярности, показался несколько «провинциальным» и тривиальным для такой задачи. Но гениальный художник не был в состоянии играть роль «министра искусства». Этого замкнутого человека сразу сбили с толку какие-то крикливые «ничтожества», всякие чиновники и заносчивые коллеги, пользовавшиеся поддержкой сильных мира сего. Лебрен не был гениальным живописцем, в нем не жили живые образы и особая красочность, все его искусство было сложено из реминисценций Рафаэля, Кортоны, Гвило, Корреджо, Тициана, Рубенса и Пуссена; зато никто как Лебрен не был так одарен на руководительство другими, и едва ли нашелся бы тогда еще один человек на всем свете (Бернини был уе слишком стар), который так охотно и плодотворно предоставил бы все свои силы на то, чтобы создать произведения, вполне достойные и славы боготворимого монарха и величия расцветшей юности.
Десятки лет отдал этот фанатик на то, чтобы изобретать за других, налаживать сложные работы, образовывать и дисциплинировать все новые полки мастеров, чтобы преодолевать косность администрации и интриги недоброжелателей, чтобы все выше и выше подымать авторитет официального «высочайше утвержденного искусства». Сколько встретил он на пути неудач и как стеснен был Лебрен вечной спешкой нетерпеливого государя, желавшего сразу видеть осуществленными все те мечты, для реализации которых требовалась величайшая продуманность и отделка. Но Лебрену оказалась под силу эта чудовищно трудная деятельность. У него хватало и терпения, и ума, и расчета. При этом все делалось им с сановной улыбкой на лице, с соблюдением всех тех условных церемоний, которые в тогдашнем быту свидетельствовали об исчезновении и последних следов средневекового варварства. Лебрен не только в своих произведениях доказывал, что возродилась в полном блеске прекрасная античность, но и само его поведение и осанка выражали какое-то состояние вечной божественной молодости, не знающей ни усталости, ни тревоги, ни сомнений. И таким образом его труд становился двойным и тройным.
В частности, живописецЛебрен если и уступает Лебрену-дирижеру, то все заслуживает большого интереса. Лебрен, как рисовальщик и как колорист, не идет дальше «образцового владения канонами эклектизма». Зат скорее вредит художественности его произведений), а как декоратор он достигает моментами совершенно исключительного великолепия. Особой пышностью отличаются его декоративные ансамбли в Hotel Lambert, в замке Фуке VauxleVicomte и в Версале. Вычитывать смысл всех аллегорий, которыми он покрыл плафоны этих дворцов, не интересно; все это заведомая ложь, не всегда остроумная, а иногда даже банальная. Но глаз и ум тем не менее радуются, следя за тем, как одни формы сочетаются с другими, как архитектурные части связаны с живописными, как разрешены задачи оптики и перспективы, как удары ярких колеров смягчены соседством разноцветного золота, как тяжелые карнизы увиваются нежными розами, как мощные атланты несут громадные глыбы и как приятные дамы в парчевых одеяниях и с цветами в волосах подмигивают из-за балюстрад. Хитрые девизы, загадочные эмблемы, роскошные атрибуты, громоздкие трофеи твердят во всем это «стройном хаосе» о бесподобном величии одного избранника – полубога, соединившего в себе и благочестие, подобающее «христианнейшему» королю, и счастливую победоносность Марса, и просвещенное внимание к прекрасному Аполлона.
Особенно выгодно отличаются декорационные работы Лебрена – будь то живопись, архитектуры, скульптура, мебель, шпалеры, фонтаны, сады – тем, что все у него крепко, стойко, мощно и, при всей своей грандиозности, не лишено успокаивающего чувства меры. Лебрен зорко высматривал у Рубенса, Бернини, Кортоны все, что ему было нужно.
С самой скороспелой юности готовясь к своей роли, он остерегался всех тех безвкусных излишеств, которыми страдают его более темпераментные вдохновители. Но темто он и оказался пригодным для роли «первого живописца первого в мире государя». Из всех художников своего времени Лебрен самый «благовоспитанный»; он строг без педантизма, роскошен без чванства временщика. Во всем чувствуется необычайно выдержанная и, однако, не гнетущая дисциплина, а феноменальное мастерство властвовать над другими, как над самим собой. И не в этих ли чертах сдержанности, строгости, самообладания сказываются «национальные особенности» Лебрена! Не то же ли чувство меры делает французскую готику, при всей ее возвышенности, такой успокаивающей и умиротворяющей; не она ли придает французскому рококо, сравнительно с вычурами итальянцев и немцев, такой благородный оттенок; не она ли звучит в музыке Обеpa, Делиба, и не она ли чеканит прозу Мериме и Флобера! Наоборот, как характерно для немецкой культуры, что Людовик II Баварский, сделав у себя в «Herrenchiemsee» копию с Версаля, именно пренебрег этой чертой и пожелал придать всему оттенок «чрезмерной роскоши», более достойной разбогатевшего банкира, нежели короля-мецената.
1 Придирки, чинившиеся цеховой мэтризой по отношению к свободным художникам, хотя бы награжденным званием «живописца короля», побудили Лебрена вскоре по своем возвращении из Италии сочинить, в сотрудничестве с обоими Тестеленами, проект такого учреждения, которое явилось бы вполне независимым от всяких ремесленных традиций и обязательств и подняло бы в государстве значение художников. Соединившись с группою нидерландцев, поселившихся в Париже и со своей стороны вырабатывавших статут подобной «академии», Лебрен добивается, при помощи канцлера Cerie, утверждение своего проекта Советом регентства, и с этого момента (26 января 1648 г.) парижская Академия живописи и скульптуры считается существующей. Ближайший период, однако, не обошелся без трений с мэтризой, приведших сначала к временному соединению корпораций (деятельное участие в примирении играл Клод Виньон), а затем к полному между ними разрыву. Наконец, 14 мая 1665 г. были утверждены новые статуты Королевской Академии, которые дали решительное преимущество учреждению, находившемуся под непосредственным покровительством Кольбера и под управлением Лебрена. В следующем году была основана Французская Академия в Риме, куда директором Лебрен посадил своего смирившегося врага Эррара. В 1676 г. изданы, при его же участии, «Lettres patentes», дававшие возможность основывать в провинциях академии, находившиеся в зависимости от столичного органа. Последняя мера, впрочем, не имела серьезных последствий, и мало-помалу академии, основанные было в Лионе, Дижоне, Бордо, зачахли и замерли, чтоб воскреснуть уже в XVIII в.
2 О «Гобеленной мануфактуре» см. выше, в биографии Лебрена.
3 Главнейшими художественными работами царствования Людовика XIV были, кроме непрестанной стройки и перестройки в Версале, отделка дворцов Лувра (м. п., сооружение фасада, носящего название «La Colonnade»), ПалеРояля и Фонтенбло, сооружение «Площади побед» и нынешней площади Vendome, постройка института «des Quatre Nations», монастыря Val de Grace, «Дома Инвалидов» и церкви при последнем, постройка загородных дворцов Марли, Кланьи и т.д.
 Германн у подъезда дома графини. 1910 г. |  Король. 1906 г. |  Смерть графини. 1910 г. |