Пизанские фрески
Здесь в высшей степени замечательно помянутое довольно точное изображение флорентийского дуомо - одна из редких в треченто "ведут" определенных памятников1. Однако в чисто художественном отношении нас должен еще более интересовать символический "сад" справа ("замкнутый сад" Песни Песен2), где снова, впервые, несмотря на наивность приемов, передана чаща зелени, прелестно покрытая цветами, плодами деревьев и кустов3. Открывающийся за этим садом далекий вид выдает определенным образом влияние Амброджо Лоренцетти, но в то же время широкое письмо, в котором исполнены эти цепи гор, означает чисто флорентийский прием, а в техническом смысле некоторый шаг дальше по сравнению с сиенским мастером. Неприятно поражает здесь лишь соседство двух "враждебных" декоративных систем: весь низ фрески выдержан в "плоском", чисто ковровом стиле, условная же эта ковровость неожиданно переходит вверху в иллюзорный реализм, в "пространственность".
Совершенно иной дух исполняет цикл пизанского кампосанто со знаменитым эпизодом в левой его части: встречи живых с мертвецами. Сюжеты этих композиций, начинающихся с жизни отшельников и кончающихся ужасами адских пыток, очевидно, были также продиктованы каким-либо монахом-доктринером. Но самые темы были более общечеловеческого характера, и художник не только послушно изобразил то, что ему говорил теолог, но и вложил в эти изображения всю свою душу, всю силу личных дум и переживаний. Это самая яркая картина жизни треченто. Здесь мы встречаемся с каким-то даже воплем времени, - воплем, вызванным той страшной коллизией разнородных мировоззрений: религиозно-церковных, с одной стороны, житейско-светских - с другой. В XIV веке человек научился уже снова любить жизнь со всеми ее сладкими соблазнами. Ему стало больно покидать греховную землю с ее утехами. Но в душе продолжал жить панический ужас перед загробными карами, и страшнее их еще была сама разлучница смерть, ожидающий каждого позор тления. Что громче говорит в этой фреске: порыв ли к небу или ужас смерти? Пожалуй, громче всего говорит любовь к жизни и горе, что жизнь с ее радостями должна прекратиться.
Радость жизни, знание жизни сказалось и во всем исполнении пизанских фресок. Они - единственное в своем роде собрание сведений о нравах того времени, о манерах, о костюмах. И в то же время страшные и привлекательные сцены разыгрываются среди декораций, которые, видимо, навеяны личными впечатлениями художника. Опять мы видим здесь рядом с грудой покойников тот же таинственный уютный сад4, как на фреске в Испанской капелле; мы видим на фоне неба (которое, точно птицами, испещрено ангелами и демонами) высокие отвесные скалы; мы видим дорогу, которая ведет к тихой обители пустынника. Наконец, в стороне от центральной композиции Страшного Суда и Ада развертываются пред нами в целом ряде эпизодов, объединенных одним скалистым пейзажем, занятия анахоретов, спасающих свои души среди камней Фиваиды5. Всюду в этих фресках рассыпано много этюдов с натуры, то в виде характерных лиц, то в изображении разнообразных животных. Птицы, лани и лошади предвещают уже пытливое искусство Пизанелло, отец которого (уместно вспомнить об этом) был родом из Пизы.
1 Приблизительные виды местностей мы уже встретили у Джотто: Ассизский храм в 1-й фреске верхней ассизской базилики, Троянова колонна (?) на последней фреске, римская Мета в сцене казни апостола Петра на образе в сакристии римского San Pietro (образ этот считается Ринтеленом работой неизвестного мастера 1330 г.). О достоверности видов, изображенных С. Мартини и Амброджо Лоренцетти, мы не можем судить, но все заставляет думать, что мы и в них не имеем точных портретов данных местностей.
2 Песнь Песней, глава IV, ст. 12-15: "Запертый сад - сестра моя, невеста; запертый родник, источник запечатанный; Твои побеги парк гранатов, с плодами драгоценными, с кипарами и нардами; Нард и шафран, благовонный тростник и корица, и все деревья ладана, мирта и алоэ, и лучшие все ароматы; Источник садов, колодезь вод живых и текущих с Ливана". Эфроса, издание "Пантеон", С.-Петербург, 1909 г.).
3 Изображение садов начало тогда входить в большую моду. Саккетти (новелла CLXX) рассказывает анекдот, который вертится вокруг заказа, данного Пипо Брунелески живописцу Джоджи расписать ему комнату деревьями и птицами. Лучшим примером тому, как умели художники XIV века пользоваться для декораций внутренних помещений "садовыми мотивами", является недавно реставрированная поразительная роспись palazzo Davanzali или Davizzi во Флоренции, два снимка с которой мы воспроизводим.
4 Смысл сада здесь, во всяком случае, иной, нежели в Испанской капелле, а именно - суетный. Это становится ясным по прочтении стихов, помещенных на обрамлении фрески под садом:
Femina varia perche ti dilecti
S'andar cosi di vita adorna
сhe vuo piacere al mondo piu che a Dio
ai lassa ehe sentensia tu aspecti.
5 "Фиваида" писана, несомненно, другим художником, нежели фрески "Страшный Суд" и "Триумф смерти". Быть может, она принадлежит кисти Пьетро Лоренцетти, который почти всеми считается и автором воспроизведенной нами небольшой картины с тем же сюжетом в Уффицах. Однако тон последней картины совсем иной, нежели фрески, страдающей известной монохромностью. Флорентийская картина, наоборот, цветиста, ярка: на ультрамариновом небе выделяются серые, желтые и черно-серые (вперемешку) скалы, омываемые зеленой рекой. Здания красные и белые. Возможно, что она писана даже в начале XV века.
 Аполлон и Дафна (Антонио дель Поллайуоло) |  Плафон в сокровищнице собора Santa Casa в Лорето |  Тайная Вечеря (Козимо Росселли) |