Личность Фрагонара
Тот и другой фазис творчества «Фраго» содержит в себе своеобразные чары. Ярче, проще, искреннее он в первом; тоньше, изысканнее, остроумнее — во втором. Впрочем, находясь еще вполне в первом фазисе, художник как бы забегает вперед и создает свою академическую машину — луврскую «Каллирою», в сущности, гениальную пародию на грандилоквентный стиль Дезе и Дойена, вводившую в обман не только современников, но и сейчас не всякому открывающую свой истинный смысл, свою лицедейскую душу.
Любопытны и все те случаи, в которых «ставший» скромным престарелый художник дает волю своему вкусу к пышности, к fouillis аксессуаров, к сочной и элегантной фактуре.
О психологической стороне личности Фрагонара судить сейчас трудно. Нельзя даже, несмотря на попытки Жосса разобраться в интимной жизни художника, рассказать его биографию со вскрытием всех недомолвок. Кто решит вопрос, был ли он, например, развратником или добрым семьянином, вполне ли свободной натурой или человеком, не способным бороться против известных форм общественного рабства; было ли у Фрагонара цельное и своеобразное миросозерцание или он всегда поддавался настроению минуты. Если же обратиться к его живописи, то загадка только усложнится.
Нам думается, что едва ли Фрагонар когда-либо лгал нарочно; напротив, все указывает на то, что он всегда творил свободно, искренно. Но вот поскольку в этой искренности и в этой свободе было сознательности — этого никто сейчас не скажет, и скорее приходится допустить, что в общем он остался на всю жизнь тем беспечным «провансальским гамэном», каким он явился в Париж и каким он представляется даже в тяжелую пору своего существования, когда художник, в качестве «бывшего фаворита аристократов», принужден был бежать из Парижа и целый год скрываться в доме своего приятеля в Грассе.
И разве не характерно, что в эту свою ссылку он берет панно, написанные им тридцать лет до того для графини Дюбарри (и не принятые ею, вероятно, в силу ее тогдашних передовых вкусов), разве не характерно, что, согретый солнцем милого Прованса, он там заключает прерванный цикл, точно и не было тех тридцати лет, которые легли между его бесшабашной юностью и настоящими сединами, точно жизнь и не научила его ничему другому, кроме девичьих улыбок и уверток, точно в самый момент создания этой очаровательной коды не доносился до его приюта кровожадный рев Террора.
Все творение Фрагонара, как и творение Ватто, посвящено женской любви и природе. Но только в качестве героинь мы у него не встретим ни Лауры, ни Гретхен, ни даже сдержанных кокеток, которых любил Ватто, а почти исключительно на сцене у него des creatures faciles, и его роман всегда сразу переходит в страстный натиск, в сдачу и обладание.
Но, в свою очередь, от Буше он отличается большей темпераментностью, большей страстностью. У Буше чистенькие пастухи и пастушки, аппетитные богини и мужественные боги сходятся для любовных игр и потех. Сходятся, расходятся и снова сходятся в других комбинациях.
И так они все между собой похожи, что самое представление об измене в подобной Цитере должно отсутствовать. У Фрагонара на сцене более определенные лица и определенная «нацеленность вожделения» с вытекающей отсюда тревогой. Больше у него и «проявлений жизни». Яснее сказывается, например, общественное положение героев, бытовые черты, обстановка.
Но и у Фрагонара пары сходятся и расходятся, «играют» и даже «шалят» с любовью, а вследствие этого и получается большее впечатление измены, греха, хотя о греховности все забыли и думать. Творение Буше может даже показаться посвоему целомудренным рядом с более углубленным и все же смеющимся над всякой глубиной творением Фрагонара.
 Портрет С.А. Авдулиной (О.А. Кипренский, 1822 (23?)) |  Вакханка, поящая Амура (Ф.А.Бруни, 1828 г.) |  Собственный портрет (О.А. Кипренский) |