Портреты Кипренского
Ряд этих наших художников романтического периода начинает Кипренский - сын крепостного и, несмотря на это, по художественной своей натуре один из самых удивительных аристократов русского искусства.
Разумеется, облик Кипренского не так ясен, ярок и значителен, как личности современных ему и однородных с ним французских мастеров. Но все же стихийное, чисто вкусовое влечение Кипренского к некоторым особенностям того, что называется общепринятым термином романтизма, было непреоборимо.
Его не сумели обуздать ни Академия, ни даже наше тупое в вопросах искусства чиновничье общество. Несмотря на примеры Угрюмова, Егорова и Шебуева, Кипренский более обращал внимание на древних колористов, нежели на холодные белые гипсы.
Для него краска была главным, рисунок, линии - второстепенным.
Но все же воспитание - вторая натура.
Академия привила ему вместе с практическим знанием рисунка и теоретическое поклонение ему. Это соединение естественного влечения к краске со школьным знанием могло бы дать самый счастливый результат - настоящего, великого мастера, если бы только Кипренский знал, что ему делать.
Все несчастье его именно в том, что он, обладавший колоссальным умением, не знал, куда приложить это умение.
Вот почему лучшее, наиболее вдохновенное и яркое из того, что им написано, - это опять портреты.
В них тема была ему даваема самой натурой, и в них, как оно ни странно, он был более свободен, нежели в "свободных" композициях, к которым академическое воспитание принуждало его подходить с целым запасом отживших, мертвенных идей и шаблонов.
Вполне естественно, что лучшие, наиболее прекрасные из его портретов были его автопортреты, где он не был стеснен требованиями заказчиков и мог вполне предаться своим колористическим влечениям.
Таких автопортретов целая масса, и ни один не похож на другой - явное доказательство, что Кипренского, подобно Рембрандту, не интересовало сходство, а лишь красочный эффект.
Наиболее любопытные из этих собственных портретов - два в собрании Е.Г. Шварца, происходящие из собрания мецената и приятеля всей группы художников начала XIX века Томилова.
Сумрачный зеленоватый тон, резкое освещение с глубокими тенями, придающими простодушному лицу Кипренского загадочный и фатальный вид, увлечение жирным и сочным письмом, несколько небрежный рисунок - все это выдает, что автора не трогали ясность и прозрачность винкельмановских теорий.
Во всех прочих портретах Кипренский (вероятно, в угоду заказчикам) степеннее, но все же всегда полон жизни и страстного отношения к делу.
За исключением его последних произведений, Кипренский никогда не бывал скучным.
В портрете Дениса Давыдова, в многочисленных бесподобных рисунках, изображающих героев Отечественной войны, живет яркое отражение той бурной и красивой эпохи. В дамских портретах он умел передать несколько деланную нежность и тонкую поэтичность читательниц Карамзина и г-жи Радклиф.
Даже портретам сановников, почтенных тузов, облаченных в строгие сюртуки и подпертых огромными жабо, Кипренский придавал посредством великолепного подбора красок какую-то приятную мягкость и большой художественный интерес.
К сожалению, с Кипренским случилось обратное тому, что случалось с однородными с ним западными мастерами.
Он начал со смелых и жизненных произведений и мало-помалу перешел к чему-то чопорному и безжизненному.
Много способствовала тому и жизнь его в Италии, в Риме. Несмотря на фантастический роман его жизни, приведший его к браку со своей же приемной дочерью, Кипренский, проживая в Риме, куда он попал в первый раз в 1816, куда он вернулся в 1828 и где он умер в 1836, превратился в педантичного, иногда даже банального мастера. Рим - в самом разгаре романтизма - был все еще центр отживших уже в других странах классических теорий.
Здесь, в годы создания "Ладьи Данте" Делакруа, все еще твердо верили в единственную спасительность антиков и строгой линии, и, разумеется, не схематически образованный ученик Петербургской Академии, не сын дворецкого Адама Швальбе мог пойти наперекор всей этой дисциплине.
Напротив того, она забрала и его, заставила и его искать "более благородных сюжетов", нежели портреты, а в портретах игнорировать "легкомысленную краску".
 Венецианский праздник XVI века. 1912 .г |  Перед дождем (Васильев Ф.А., 1869) |  В парке Гиджи (Лебедев М.И., 1837) |