Жизнерадостный трагизм

Терновый венец (Тициан) После поездки в Рим Тициан все чаще и чаще прибегает к мифологическим сюжетам1. Но в его интерпретации греческие и римские боги превращаются в роскошных венецианцев, а вместо Олимпа, Парнаса и Цитеры мы видим сады богатых патрициев, их затейливые виллы на Бренте. Пышную венецианку вместо Европы несет божественный бык сквозь серебристые испарения лагун (картина в Бостонском музее); рядом со спящей где-то в окрестностях Кадоре Антиопой молодые щеголи трубят в рога и ведут охотничьих собак (Лувр); белая Диана с ее юными подругами купаются не в лесу, а в мраморной беседке, построенной Палладио (Бриджевотер и Прадо), а в глубине бурлящего моря, среди которого корчится чудовище, поражаемое Персеем, виден островок с башней, как бы предвещающий подобные мотивы Гварди (музей Уэллеса в Лондоне).

Даже полнотелые, крепкие мифологические красавицы Рафаэля и Джулио могут показаться рядом с героинями Тициана чересчур "идеальными". И так же точно всякие другие "постановки" мифологических сюжетов рядом с измышлениями Тициана покажутся мертвенными, тусклыми. Именно благодаря тому, что все у Тициана почти обыденно и даже тривиально, не по-академичному "благородно" из картин старца веет чем-то близким каждому сердцу. Это мифология не из книжек, а пережитая всеми, это сплошной гимн любовному пылу и "мистике оплодотворения"2.

В этих картинах все закутано атмосферой, все точно дразнит глаз, не позволяя на чем-либо остановиться, что-либо в точности различить3. Сгустилась атмосфера на картинах Тициана, исчезла прежняя его прозрачность воздуха, откуда-то со всех сторон надвинулись сумерки, но по-прежнему краски его картин навевают воспоминания о сладострастных ароматах рощ, полей и моря.

Появляется теперь и незнакомая прежним работам мастера нота меланхолии; но и эта черта выражает не слабость, не усталость, не пресыщение, а напротив того, какое-то безумное желание жить и наслаждаться, какую-то беспредельную мощь, лишь несколько надорванную сознанием того, что ей скоро должен наступить конец.

Теперь появляется и в религиозных картинах мастера, на смену известной "театральности", обнаружившейся в работах 1530-1550-х годов, истинный глубокий трагизм. Ни одна "Магдалина" во всей истории искусства не плакала так, как плачет эрмитажная "Магдалина"; ни одного "Христа" не мучили так зверски и грубо, как "Христа" Тициана4; наконец, ужас смерти не достигал еще такого фортиссимо, как в последнем произведении столетнего Тициана5, в "Pieta" Венецианской Академии.


1 Тициан попал в Рим в сопровождении своего сына Орацио в 1545 году. До этого он уже неоднократно был приглашаем к Ватикану, но, по-видимому, его удерживало сознание какой-то опасности, быть может, его пугал пример действительно "погибшего" друга Себастиано. Его могло отталкивать от Рима еще то самое, что отталкивает москвичей от Петербурга - дух казенщины, неискренность в человеческих отношениях, мертвечина колоссального сословия чиновников, в конце концов, погубившая и "римскую школу живописи".
2 Как странно, что эти игривые сюжеты Тициана должны были в монастырских дворцах испанского короля-аскета встретиться с подобными же произведениями Корреджо.
3 В одной из прекраснейших "сумеречных" картин мастера, в его розовато-серой "Пасторали" в Вене, Рембрандт мог бы найти свой идеал. К Рембрандту в ином смысле приближаются также эрмитажный "Св. Севастиан", "Терновый венец" в Мюнхене и мн. др.
4 Тициан дважды обращался в последние годы к этому сюжету (картины в Лувре и в Мюнхенской Пинакотеке), и второй вариант бесконечно интереснее первого как по своей живописи, более импрессионистской, густой и смелой, так и по симфонии бурых и малиновых красок. Жуткое впечатление производит в мюнхенском варианте пылающий среди полумрака пилатовой караульни большой решетчатый факел. Задачи ночного освещения Тициан ставил себе неоднократно в последние годы, и на современников особенно сильное впечатление производило его "Мучение св. Лаврентия" (церковь иезуитов в Венеции), ныне, к сожалению, очень пострадавшее (относится приблизительно к 1560 г.). Это уже "совершенный Рембрандт". Сцена освещена огнем, на котором мучат святого дьякона, теми же характерными решетчатыми факелами и слабым льющимся с небес мистическим лучом. К Nachtstuckaм можно еще отнести "Распятие" в Анкопе, "Св. Иеронима" в Лувре, нашего эрмитажного "Св. Севастиана", "Преображение" в сакристии Sari Salvatore в Венеции и, отчасти, еще прекрасное "Сошествие св. Духа" в "Салуте", где весь эффект картины построен на изливающихся из ее центра лучах. Ночное, поздневечернее или утреннее небо мы встречаем на всех трех "Данаях", на эрмитажной "Магдалине" (здесь пейзаж совершенно исключительной красоты тона), на "Мадонне" в Пинакотеке, на "Св. Маргарите" в Прадо (какой красоты там отношение зеленой драпировки святой к черно-сизому фону!), на плафонах "Салуте".
5 Если даже допустить, что Тициан родился в 1488 г., то в момент его смерти и создания этой картины ему было 88 лет!

Предыдущая глава

Следующая глава


Бегство в Египет (Йорг Бреу, 1501 г.)

Фон четвертой фрески цикла Легенды св. Креста (Аньоло Гадди, 1394 г.)

Из мира фантастичного. 1905 г.


Главная > Книги > История живописи всех времён и народов > Том 2 > Венецианская живопись «Золотого века» > Тициан: от начала до конца > Жизнерадостный трагизм
Поиск на сайте   |  Карта сайта