Исторический и декоративный пейзаж
Исторический пейзаж обязан своим существованием не одному Пуссену. Сам великий художник мог найти все его элементы в Италии — на родине Полидоро, Матурино и Тициана, и особенно многим Пуссен обязан в этой области обоим Караччи, Доменикино и Альбани, непосредственно к которым он и примыкает. Однако, с другой стороны, не подлежит сомнению, что Пуссен и одухотворил и обогатил «исторический пейзаж», который лишь после него водворяется как нечто вполне признанное академической эстетикой и заслуживающее интереса даже самых взыскательных знатоков.
Что, в сущности, такое «исторический пейзаж» и, в частности, какие именно явления мы можем рассматривать как «потомство Пуссена»? Исторический пейзаж, известный также под названием «идеального» (а иногда, смотря по настроению, «героического», «аркадийского» или «анакреонтического»), есть такого рода изображение природы, в котором художник не столько заинтересован объективной передачей видимости, сколько старается выразить чувства, вызванные в нем тем или иным поэтическим впечатлением. Не сама природа прямой объект его изучения, а отношение человека к природе или, вернее, душевное состояние человека в природе. Такова внутренняя основа исторического пейзажа, который требует непременно какой-либо «истории» для своего «оправдания» и в котором надлежит присутствовать человеческим фигурам, играющим среди обширных декораций свои любовные, трагические или иные сцены1.
Рядом с этим чистым видом исторического пейзажа возник и выработался другой тип, связанный с первым лишь внешним образом. Еще с XIV в. вошло в моду расписывать стены пейзажами; в моде было тоже ткать шпалеры, которые, будучи повешены на стены, давали в закрытом помещении намек на впечатление садового боскета или лесной чащи. В продолжение сотни лет при этом преследовалась одна только иллюзионная цель, и очень многое в смысле отвоевания правды в пейзаже было достигнуто именно в этой области декоративного искусства. Но с момента торжества академического начала и декоративно-пейзажная живопись попала под контроль «благородно воспитанного на древних образцах вкуса».
И даже именно в этой отрасли, предназначенной для украшения знатных хором, условность казалась особенно уместной, тогда как простое изображение неприкрашенной и «неисправленной» природы прямо считалось неприличным. Такие требования привели постепенно к тому, что образовались особые «каноны прекрасного пейзажа», и лишь соблюдение этих канонов позволяло относиться снисходительно ко всему «роду пейзажа», несмотря на основное положение тогдашней эстетики, не признававшей ничего достойным внимания истинного ценителя, кроме «исторической живописи высокого стиля».
Оба явления — чистый исторический пейзаж и декоративный пейзаж «благородного вкуса» — существовали затем вместе и оказывали друг на друга влияние. Для истинных поэтов, какими были, например, сам Пуссен или Клод, каноны благородного декоративно-идеального пейзажа пригодились как выкованный поэтический язык, способный сообщать их творениям особую важность, возвышенность и торжественность. К тому же такие истинные поэты в значительной степени обогатили и очистили этот язык, а главное — оживили его новой проверкой по натуре, новыми опытами, новым воодушевлением. Для большинства же художников, менее богатых душевною жизнью, готовые формулы пришлись, как всегда, очень кстати, и под их кистью если что получило развитие, так это лишь виртуозность в распоряжении массами и изящество отдельных мотивов. Можно при этом отметить следующее явление: у первых и «пустые», лишенные самих «историй» пейзажи не теряли своего поэтического характера и, следовательно, могли сохранить наименование «исторических»; напротив того, у художников, отдавшихся всецело декоративной стихии, даже те пейзажи, в которых имеются фигуры, остались «немыми» и — чаще всего — красивыми шаблонами орнаментального порядка.
Близко к историческому пейзажу стоит «руинная» и вообще «архитектурная» живопись. В ней тоже главное место отведено «декорациям», а действующие лица как бы теряются среди них; архитектурная живопись также может служить и отражением поэтических чувств художника и превосходным убранством стен. Вполне понятно поэтому, что сам поэт Пуссен создал ряд примеров в данной области, то с необычайным тактом и чувством пользуясь архитектурой для фонов своих исторических композиций, то сочиняя самостоятельные архитектурные ансамбли, в которых неодушевленным каменным массам предоставлено вещать о величии древних или выражать тоску по недосягаемому прошлому. Вслед же за ним пошли целые толпы художников, и особенного развития достигла эта область в XVIII в. под влиянием возрождавшегося классицизма.
1 При этом требовалось, чтобы эти «истории» были заимствованы из Библии, из античной мифологии и не менее «благородных» источников.
 Геро и Леандр (Доменико Фети) |  Пир Авессалома (Маттиа Прети) |  Каин и Авель (Пьетро Новелли) |