1-2-3-4-5-6-7-8-9
Постепенно акварель становится излюбленной техникой Бакста, однако он для нее не бросает и масляной живописи. Так, оставив свою “Самоубийцу”, он принялся за новую картину довольно крупного размера, с темой еще более в его глазах серьезной и значительной. Писал же он ее в той же мастерской, предоставленной ему в здании Академии художеств. (Предоставление на время пустовавших мастерских Академии не было чем-то исключительным. Я помню, как много лет до того, еще в раннем детстве, я побывал с папой в такой же мастерской, которая была одолжена Е. А. Лансере, лепившему в ней конные статуи “Сокольничих”, которые, вылитые из бронзы, украсили затем какой-то сад в Ментоне (это был чей-то дар городу). Однако все же для получения такой мастерской лицу постороннему (не служащему в Академии и не имеющему академического звания) требовалось известных протекций и заступничеств. Очевидно, какие-то связи у Левушки уже были, однако кто был этим покровителем, я не смог выяснить. Впрочем, при всей своей мягкости и кажущейся бестолковости, Левушка обладал одной драгоценной чертой, свойственной вообще его племени. Он мог выказать необычайное упорство в достижении раз намеченной цели. Когда нужно, он становился неутомимым в своих хлопотах, прятал самолюбие в карман и забывал о тех вспышках возмущенной гордыни, которая была ему вообще свойственна.) Задумал Левушка создать нечто, по его мнению, очень сенсационное — в духе реалистических картин из жизни Христа Джеймса Тиссо и Н. Н. Ге. В то же время он продолжал идти по тому же пути, который был ему намечен его учителем, почтенным художником Аскнази, мечтавшим о возрождении “высокого рода живописи” и о прославлении через него еврейства. Затеял Бакст выразить в лицах взаимоотношения Иисуса и Иуды Искариота. Последний в его представлении (создавшемся, вероятно, под влиянием каких-либо еврейских толкований Евангелия) превратился из корыстного предателя в принципиального, благородного противника. Левушка был уверен, что Иуда был не столько учеником Христа, сколько его другом — и даже ближайшим другом, под влиянием которого Иисус даже находился одно время и который видел в Иисусе некое орудие для своих религиозно-национальных замыслов. Лишенный личного обаяния, дара слова и заразительной воли, Иуда надеялся, что с помощью пророка-назарейца ему удастся провести в жизнь свои идеи. Одну такую беседу Христа с Иудой картина и должна была изображать. И до чего же мой друг огорчился, когда я стал его убеждать, чтоб он бросил и эту свою, на мой взгляд, нехудожественную затею! Главный мой довод заключался в том, что подобные темы вообще не подлежат изображению. Даже в случае полной удачи такая картина требовала бы пространных комментариев, без которых эти две полуфигуры (натуральной величины) в античных одеяниях, выделявшиеся на фоне восходящей луны — одна с лицом, поднятым к небу, другая — понуро глядящая себе под ноги, остались бы непонятными. Левушка же, убежденный, что он поразит мир своим произведением, пытался отстаивать свою идею и несколько еще времени продолжал работать над своей картиной. А там он и сам в ней разочаровался, и через год он уж говорил о ней с иронией.
Как раз в этом же 1892 г. я увлекался вошедшей тогда в моду игрой, состоявшей в собирании ответов на ряд вопросов, из которых иные были довольно каверзны и “индискретны”. Мода эта пришла из Франции, и примерный список вопросов такой анкеты появился в “Illustration”. К этому списку я прибавил еще несколько собственного изобретения и стал приставать с ними ко всем, получая иногда и очень интересные ответы. Один только дядя Миша Кавос решительно отказался, вышутил меня и ужасно меня этим огорчил. А как было бы теперь интересно перечесть эти документы! Что же сказал каждый из моих друзей? Что Философов, что Валечка, что Сережа Дягилев! Увы, все это потеряно, но ответ Бакста на вопрос “Чем вы желали бы быть?” был так характерен, что его ответ я запомнил. Он ответил: “Я желал бы быть самым знаменитым художником в мире”. Он не пожелал быть лучшим художником или самым искусным, а так и заявил: “самым знаменитым”. И что же, чего-то близкого к этому идеалу он и достиг, но в 1892 г. такое пожелание могло показаться довольно диким и смешным. Мы этим долгое время и дразнили Левушку.
Не малое значение для дальнейшей карьеры Левушки имели его усердные посещения “Акварельных пятниц”, учрежденных Альбером. Первое время эти вечерние сборища художников происходили у моего брата на дому, но по мере их роста они сделались слишком обременительными для хозяйства, и тогда Альбер их перенес сначала в помещение архитектурного журнала “Зодчий”1, а когда он стал руководителем акварельного класса Академии художеств, то он и эти “Пятницы” устроил в помещении своего класса. Новый вице-президент Академии граф И. И. Толстой был вообще расположен ко всякого рода новшествам, особенно если они носили несколько “либеральный” общедоступный характер, а кроме того, он очень благоволил Альберу, и поэтому он не только согласился на то, чтоб эти собрания происходили в Академии и чтоб на них были допущены посторонние лица, но он даже дал разрешение на то, чтоб эти сборища завершались товарищескими агапами2 и чтоб за ними прислуживали академические сторожа. Вся организация этих академических “Пятниц” принадлежала Альберу, и первые годы он отдавался всей душой своей затее. Вскоре “Пятницы” приобрели большую популярность в художественном мире (сам президент Академии в. к. Владимир дважды удостоил их своим присутствием) и представили опасную конкуренцию более старинному художественному клубу, носившему название “Мюссаровских понедельников”3 по имени своего учредителя.
1 Журнал издавался имп. Санкт-Петербургским обществом архитекторов (1872 — 1917), одним из его редакторов был Л. Н. Бенуа.
2 Пирушками (греческий).
3 Кружок был учрежден в 1881 г. по инициативе тайного советника Е. Н. Мюссара и существовал до 1917 г. Он объединял акварелистов, собиравшихся по понедельникам для беседы и за чаем рисовавших натуру или компоновавших эскизы. Вырученные средства от продажи работ, сделанных по “понедельникам”, поступали на содержание бедных семей и сирот художников. Председателем кружка был герцог Н. Н. Лейхтенбергский, членами — художники академической ориентации: В. П. Шрейбер, Л. Ф. Лагорио, А. И. Мещерский, В. А. Бобров, К. Я. Крыжицкий, Н. Н. Каразин, В. В. Мазуровский и др.
1-2-3-4-5-6-7-8-9
 Похищение Деяниры (Л.Ж. Лагренэ-Старший) |  Вид на Бренте (Антонио Канале) |  Отъезд Бученторо от Дворца дождей (Антонио Канале) |