1-2
Русский неоклассицизм.
На днях появилась еще одна книга неутомимого г. Лукомского, посвященная современной русской архитектуре. Книга эта не объемиста — в ней всего 95 страниц текста при 60 иллюстрациях, — однако тема, затронутая автором, представляет значительный интерес актуальности, а с другой стороны, так мало у нас существует трудов, обсуждающих (или “показывающих”) последние явления русской передовой архитектуры, что и эту попытку осветить вопрос надо отметить как заслуживающую внимания не одного только круга специалистов. Впервые, если не считать журнальных статей, в книжке Лукомского подведены итоги в том явлении, в котором часть общества (и я в том числе) склонны видеть вступление русской архитектуры на путь, могущий ее привести к оздоровлению и расцвету. Но тем досаднее, что г. Лукомский ограничился лишь строительством северной столицы. Ввиду того, что возрождение классики замечается ныне повсеместно и приобретает значение поголовного увлечения, следовало бы снабдить этот “эскиз исследования” несколькими наиболее характерными примерами того же порядка, почерпнутыми из строительства Москвы и провинции.
Действительно, кошмар беспринципного эклектизма и беспочвенного национализма как будто приходит к концу. Еще далеко не все благополучно в русском зодчестве, еще далеко до состояния сознательного и свободного творчества, еще далеко, например, до выработки новых начал религиозной архитектуры. И особенно печально именно то, что как раз в самой задушевной области зодчества мы пока еще пробавляемся подделками под старину, и нам все еще не разрешают пойти тем достойным народной души путем, на который живописи указывал Александр Иванов в своих эскизах. Но и то уже хорошо, что русский архитектор более молодого поколения при гражданских постройках ныне отрешился от всевозможных ересей. Сейчас уже немыслим возврат ни к “петушиному” стилю Ропета, ни к “берендеевкам” Малютина, ни к “модерну” Шехтеля, ни к жалкой мелочности всех тех пародий на “Людовиков” и на “Ренессансы”, которые плодила русская архитектура все последние шестьдесят лет. Много печального строится и сейчас, но, слава богу, как будто нам уже не увидать создания таких чудищ, как дом в “русском стиле” на углу Офицерской и Английского, как дом в “европейском стиле” Елисеева на Невском или как дом в “гигиеническом стиле” кн. Кочубея на Фурштадтской.
Перелистывая книжку Лукомского, иллюстрации к которой подобраны с толком и со вкусом, испытываешь двоякое чувство. С одной стороны, как-то “лестно”, что, наконец, и наша улица начинает получать тот внушительный, строгий характер, который только и приличествует современной культуре города, самому его духу. Сколько бы ни бранились на наши моды, но во фраке, в сюртуке и в гимнастерке есть нечто отвечающее нашей психологии, и всякие уклонения от них сейчас же отдают фальшью маскарада. Так точно и некоторые наши улицы облеклись сейчас в “приличный костюм” и стали “походить на Европу”. Главную роль при этом, несомненно, играет “возвращение к классике”, выражающееся хотя бы в той внешней целостности, которая отсутствовала в работах предыдущего поколения, шедшего в своих эклектических композициях совершенно ощупью. С другой, однако, стороны, отдавая все должное произведениям наших выдающихся архитекторов, я не могу скрыть известной досады. Эта досада касается не столько отдельных зданий, сколько всего явления в целом или скорее, если можно так выразиться, того уклона, который все сказывается в направлении нашей новой архитектуры.
Что сделано, то сделано, и то пусть стоит так, как оно построено. Мы, наш глаз и наш вкус, уже от этого получили свою пользу. Как-никак обыватель незаметно для себя перевоспитывается на этих образцах, и после них он не в состоянии любоваться теми ужасами, которыми его угощали еще совсем недавно. Но я выскажу все же пожелание, чтобы нынешнее строительство оказалось бы периодом “подготовления”, и, напротив, было бы грустно, если бы за этой стадией не последовала другая, более зрелая и, главное, более свободная.
Два упрека делаю я современной русской архитектуре. Один из них касается самого подхода к задаче, другой — вкуса самых передовых среди художников-строителей. Оба эти упрека, впрочем, находятся в связи. Если бы подход к задаче был иным, то и вкус образовался бы иначе и достиг бы быстрее своей зрелости. И наоборот, — если бы вкус был более самобытен и более изыскан, то и архитектура не могла бы удовольствоваться тем подходом, который царит ныне и который как-никак является косвенной причиной расположения всей пошлости второстепенного строительства. То, о чем я говорю, следовало бы особенно иметь в виду учащейся молодежи, но и готовые мастера могли бы сильно освежить свое творчество, если бы они нашли досуг обратиться к первоисточникам, к “первой основе”, если бы они перестали подражать “классицизму” ампирной эпохи и позднего Возрождения, а обратились к классицизму tout court1, то есть к тому самому живительному источнику, которым питались и Кваренги, и Росси, и Томон, и Браманте, и Палладио, и Виньола.
Еще и еще приходится твердить о том, что целительное и спасительное действие классицизма может проявиться только при строгой постановке основного принципа. Если под классицизмом подразумевать просто моду на классические формы, то это такая же ересь, как и всякая другая из милых нашему времени и столь гнусных в своей основе “стилизаций”. Это есть повод к фатально дилетантскому и поверхностному подражательству. Как ни печально в этом признаваться, но именно чем-то таким и представляется мне даже передовитейшая современная русская архитектура с творчеством инициатора движения “палладианцем” Жолтовским во главе. Разумеется, талантливости того или другого художника удается лучше прятать концы в воду, “казаться” свободнее и самостоятельнее, но подкладка их творчества остается все же нездоровой и шаткой, а отсюда получается какая-то “хромость” вдохновения, какие-то провалы в находчивости. Пока у них хватает готовых материалов, до тех пор они работают красиво и изящно, но как скоро жизнь выдвигает новое требование, не известное мастерам XVI или конца XVIII веков, так они робеют, начинают хвататься за что попало, соединяют воедино несоединяемое и попадают на ту самую дорожку развратной компиляции, которую они так ненавидят в своих старших товарищах.
1 Классицизму как таковому (французский).
1-2
 Тайная вечеря (Андреа дель Кастаньо) |  Памятник Джону Гоквуду в флорентийском Дуомо (П. Учелло) |  Иллюстрация |