Безобразное творчество Ге
Но и кроме того, Ге, впитавший в себя весь яд герценовской эпохи, запутавшийся в своих симпатиях к маскарадному искусству Брюллова, умещавшихся в нем как с самым искренним восторгом перед абсолютной красотой, так и со страстным увлечением проповедью Толстого, и, наконец, с собственными, далеко не выясненными, мистическими взглядами, Ге не мог явиться настоящим преемником Иванова.
Самые задачи его - отмеченные печатью почти истерической страстности - были совершенно противоположны спокойно-священным стремлениям Иванова.
Однако, взятый сам по себе, Ге представляется выпуклой и яркой художественной личностью, в особенности в своих последних произведениях, в которых выразилось особое, очень "русское" отношение к Евангелию - как к проповеди исключительно духовной красоты, с намеренным оттеснением внешнего безобразия, как самого Христа, так и всей обстановки Его жизни.
Рафаэль, увидав "Распятие" и прочие чудовищные по уродству картины Ге, разорвал бы от негодования свои одежды, так как для него - наследника эллинов - понятие о Боге не могло быть отторгнуто от понятия о красоте.
Иначе бы отнесся к Ге реформат Рембрандт, в сумрачном искусстве которого звенят те же ноты, что и у Ге. Но Рембрандт был слишком художник, чтобы намеренное уродство своих образов не скрыть под красотой живописи и колорита.
Ге с чисто русской прямолинейностью, с чисто русским нигилизмом, в погоне за раздирающей силой впечатления, оставил в стороне и эти задачи и со всей своей жгучей страстностью устремился к изображению того, что он считал "правдой".
Получилось что-то вроде отталкивающих, но живых и потому страшных "протоколов очевидца", которые, во всяком случае, сохранят видное место в истории живописи конца XIX века.
Эти произведения неоспоримо обладают серьезными и редкими качествами: они абсолютно лишены всепоглощающей пошлости, они - яркие, совершенно особенные слова, дышащие горячей искренностью и благородной убежденностью. Безобразному творчеству Ге именно нельзя отказать в душевном благородстве, а в искусстве, как и в жизни, благородство есть одно из редчайших и драгоценных явлений.
Эта же черта благородства сказалась и в портретах Ге, - быть может, лучших русских портретах за вторую половину XIX века.
Его лица не только дышат прямо фантастической жизненностью, но на всех них лежит отражение благородной души их автора.
В них абсолютно нет той дешевой подчеркнутости, которую так любили все современные Ге художники, воспитавшиеся на публицистике 60-х годов и вконец отравившиеся ею. Ге подходил к портрету с огромным любопытством и с самым трепетным, почти священным вниманием к изображенной личности.
Он, так преднамеренно относившийся к Христу, оставлял всякое намерение в портрете, всякий arrangement. Его портреты не эффектны, но во всех них живет живая поэзия человеческой души.
Будущие люди будут смотреть на них с чувством того мистического трепета, который знаком всякому, пришедшему в слишком близкое соприкосновение с жизнью отошедших веков.
В этом отношении особенно внушительным будет казаться его Толстой в Третьяковской галерее - мрачный и мудрый титан, весь ушедший в свою великую работу.
Некоторые портреты Ге очаровательны и по интимности, по милой прелести семейного счастья. Особенно замечателен портрет г-жи Петрункевич, стоящей у отворенного в лес окна. Тихое настроение летнего дня в деревне передано в этой картине с поразительной искренностью.
Следует еще заметить, что и живопись Ге в его портретах неизмеримо выше, нежели в его картинах.
В некоторых из них, например, в известном портрете Герцена, он даже достигает блеска и уверенности Брюллова, не впадая притом в дешевое эффектничанье и оставаясь верным своему основному характеру благородства.
По пути Иванова, кроме Ге, пошли еще Крамской, В. Васнецов, Нестеров и Врубель.
Все четверо были бы немыслимы без своего великого учителя, но ни один из них не достиг до него - первые три по недостатку дарования, четвертый - скорее по чисто внешним обстоятельствам, не позволившим ему до сих пор развернуться во всем блеске своего яркого и редкого таланта.
 Введение в храм Пресвятой девы (Таддео Гадди, 1332 г.) |  Пейзаж с семейстом сатиров (А. Альтдрфер, 1507 г.) |  Литовский замок и Новая I Голландия. 1922 г. |