1-2-3-4-5
Но Царское не только мир рококо и рамка Елизаветинской эпохи, с Царским неразрывно связано наше представление о Екатерине II и ее утонченно блистательном дворе. В Царском наилучшим образом уцелело несколько комнат, отделанных и меблированных в ее царствование и под ее личным наблюдением. И вот здесь рядом и вокруг можно образовать экспозицию предметов, опять-таки характерных для последней трети XVIII века и рисующих уклон в сторону классической строгости.
Ценнейшим памятником увлечения русского общества классицизмом является несомненно Павловск. В Павловске в сущности все следовало бы оставить так, как оно нам досталось, ибо Павловск из всех дворцов в последующее время лучше всего сберегался, и сменявшиеся хозяева его с одинаковым пиететом относились к его цельности как в общем, так и в деталях. Но и в Павловске имеются пустые, лишенные характера помещения, в которых если и следует что-либо развертывать, то только то, что имеет прямое соотношение и по характеру и по времени с основным собранием.
В Гатчину еще при Александре III и раньше начали свозить исторические портреты и картины, но до чего-либо систематизированного так и не дошло, а получился лишь весьма значительный склад без всякой системы подобранных материалов, который в 1904 и 1905 годах и послужил основным фондом для знаменитой дягилевской выставки в Таврическом дворце. Мысль устроить историческую галерею портретов носилась у нас давно, и сначала мы думали использовать для этого Инженерный замок, а за последние годы первый этаж Зимнего дворца. Но с первым планом пришлось, как нам кажется, расстаться навсегда вследствие сложных и больших трудностей, которые представились бы на пути изъятия этого памятника из военного ведомства, а второй план оказывается ныне при ближайшем ознакомлении неосуществимым потому, что, с одной стороны, такая галерея требует слишком большого количества удобных для развески стен, а с другой — что в Зимнем дворце должно найти себе пристанище слишком многое из еще не развернутых коллекций Эрмитажа и среди них целые отделения скульптуры средних веков, Востока, экспозиционные залы отделения рисунков и т. д. Все это с трудом уместится в Зимнем, даже после перемещения находящегося в нем музея революции в специальное здание, а потому едва ли и останется место для исторической галереи. Напротив, в двух этажах обоих каре Гатчины это место найдется с избытком, и кроме того, сама Гатчина являет прекрасную раму для подобных собраний, ее суровая внешность, ее романтичность вызывает в посетителях особое настроение, и в таком замке несомненно должны выиграть, если только их сопоставить с тактом, как целые серии их, так и отдельные произведения, находящиеся в разных местах (например, “коронации” и “присяги” в Царском).
Впрочем, повторяю, все сказанное есть только беглый набросок того, что может быть сделано дворцами-музеями в целях их оживления и объединения программы их собирательства. Самая схема и подробности должны быть еще всесторонне обследованы. Нашей же конференции следовало бы решить вопрос чисто принципиально и положить конец тем самым существующему порядку вещей, страдающему беспринципностью и отсутствием руководящих начал, — порядку, лишающему до сих пор деятельность дворцов-музеев объединяющей стройности и поневоле превращающей хранителей этих памятников в своего рода вотчинников, занятых, быть может, и интересными, но не всегда обоснованными перестановками случайно достававшихся вместе с главным имуществом вещей, устройством каких-то бытовых музейчиков тождественного всюду характера или крошечных картинных галерей, не имеющих своего лица. Насколько значительнее и продуктивнее стала бы эта деятельность их, если бы, наоборот, в каждом из дворцов была бы своя программа, и все эти программы были бы подчинены одному руководящему началу. Как выиграло бы значение дворцов и как бы поднялся интерес к ним, если бы каждый дворец выявил свою собственную природу, свое лицо, и это благодаря тому, что вещи не только сохранялись бы по признаку своего нахождения в данном дворце, но они и передавались бы из одного дворца в другой, причем, разумеется, следовало бы использовать и грандиозные запасы наших центральных музеев, Эрмитажа и Русского.
До сих пор можно было наблюдать только обратный процесс. Центральные музеи, верные своей природе, продолжали работу, которая лежит в основе их деятельности и которой они обязаны своим возникновением. Они старались собрать отовсюду (и в значительной степени из обильных запасов дворцов-музеев) попавшие туда совершенно случайно вещи мирового значения, дабы эти вещи включить в свои коллекции, долженствующие выявить ход истории искусства в мировом масштабе с возможной полнотой и в лучших образцах. Этот процесс есть нечто вполне органическое, и необходимо, чтобы он пришел к своему завершению. Но одновременно необходимо, чтобы начался и обратный процесс, т. е. чтоб из центральных музеев в загородные перешли все те вещи, которые являются в центральных дублирующими, лишними и которые, попадая на новые, более для них подходящие и как бы для них уготованные места, с этого момента только и предстали бы с самой для себя выгодной стороны.
Еще несколько слов о том, каким образом обеспечить правильный и наиболее успешный ход подобного процесса. Оставаться при существующей системе (которую никак нельзя назвать таковой и которая являет яркий пример полной разобщенности) невозможно. Это есть нечто случайное и лишенное дальнейшего развития. Настал момент покончить с таким положением, и единственным выходом было бы здесь объединение всех дворцов-музеев как загородных, так и городских в одно целое и подчинение их всех одному руководящему органу, причем, разумеется, в известных пределах, каждый музей сохранил бы свою самостоятельность.
1-2-3-4-5
 Дремлющие девы (А. Босс) |  Декоративный рисунок (Жан Лепотр) |  Благовещенье (Пинтуриккио, 1501 г.) |