1-2-3-4-5-6
Столь же странной и мало соответствующей всему остальному представляется другая картина на выставке, известная под названием “Le Viol”1.
Это ли не сюжетная картина? Это ли не “жанр”, годный хотя бы для наших передвижников? И опять никак не вяжется выбор такого сюжета со всем нашим представлением о Дега, сила которого особенно ярко сказывалась в отсутствии сюжета, в пренебрежении им. Дега, этот “чистый” живописец, гнушавшийся предоставлять свое искусство на службу литературщины, — и вдруг “случай из дневника происшествий”, скандальной faits divers2.
Признаюсь, и тогда, когда тридцать лет назад я в галерее Дюран-Рюэля увидел впервые эту картину, я был немало смущен, и именно смущен, ибо есть оттенок чего-то действительно недостойного в том, что Дега взялся за такую тему да еще украсил ее “уютным настроением” тусклого лампового освещения. Но вот, во-первых, с рассказом как раз Дега не справился (как бы совсем иначе и насколько более понятно изложили его Репин, Кнаус или Гольман Рент), а затем чуть ли не помимо воли художника в данной картине ее чистый живописный шарм настолько велик, что и разгадывать нет охоты, в чем именно дело.
“Мало ли что происходит, происходило или будет происходить” между этим господином в цветных панталонах, так решительно опершимся о закрытую дверь, и между этой довольно жалкой особой, что, сбросив корсет, неуклюже прикорнула к спинке стула. Нам нет дела и до того, какие здесь представлены социальные обстоятельства — хозяин ли он, прислуга ли она, случайная ли это встреча или страница из уже тянущегося романа. Зато трудно оторвать глаза от розового, ярко освещенного донышка рабочей коробочки, являющейся центром композиции, нельзя не отметить красоту всего этого intеrieur'a, в полумраке которого так мягко и вкусно тонут предметы и среди них банальная нераскрытая кровать и рисунок дешевых обоев... (Париж уже мог любоваться этой картиной на той прекрасной выставке, которая была устроена весной прошлого года в галерее Розанбера и которая была названа “Le Grand Siеcle” (“Великий век”). Там же была выставлена и другая картина Дега — скорее этюд (очень выписанный) к проектировавшейся композиции аналогичного сюжета.)3
Впрочем, вообще зачем такому мастеру, как Дега, нужны были сюжеты, остается тайной. Возможно, что во многих случаях действовали общие предрассудки времени. Ходячие требования были настолько тогда настойчивы, что и такой независимый и одинокий художник, как Дега, не мог им не поддаться. Но возможно, что тут сказалось то, что и самый сильный художник, с самой яркой творческой фантазией иногда нуждается в каком-то поводе, в каком-то “отправном” пункте.
“Le Viol” и не такое уж одинокое явление в его творчестве. В конце концов как-то “сюжетный предлог” чувствуется и в его танцклассах, и в его “Дамах в музее”, и в его сценах у модистки, и в его серии фрагментарных изображений спектаклей, и даже в его скачках. Но только повсюду там анекдотическая сторона сводится к такому минимуму, что уже ее и не замечаешь, и во всяком случае она никакой активной роли не играет. Над всем всегда господствует то, что принято называть формальной стороной, что еще характеризуется словами “композиция”, “арабеска линий”, “комбинация красок”, “игра светотени”, но что в целом и составляет тот самый “чисто живописный” подход, который с середины XIX века стал как бы обязательным для передового искусства и что эмансипировал живопись от всякого “содержания”. Дега при этом служит особенно убедительным примером того, что картина действительно может обойтись без всякого содержания, ибо действительно не много найдешь на протяжении всей истории искусства таких явных доказательств самодовлеющего значения живописи, как именно в творении этого художника.
Дега издавна включен в группу импрессионистов, и несомненно, что если к кому он более или менее приближается, так это к тем своим сверстникам, к творчеству которых была приклеена эта кличка, вначале насмешливая, но оказавшаяся затем настолько подходящей, что она и ими самими была принята. Дега и выставлял вместе с импрессионистами, он и дружил с некоторыми из них, хотя, пожалуй, слово “дружил” не совсем подходит к тем холодноватым отношениям, к тому “держанию людей на дистанции”, которые так характерны для Дега. По существу же Дега стоит отдельно от них всех, и эта отдельность обусловлена как его вкусами, так и теми целями, которые он преследовал. Дега, как и Мане, как и Ренуар или Моне, пытался фиксировать мимолетные аспекты жизни, вырвать у нее секрет движения. И он и его товарищи ставили своей главной задачей с посильной убедительностью передать видимость. Но начать с того, что самый выбор изображаемого был производим им с несравненно большей строгостью, а затем и способы передачи у Дега бесконечно более сложны. Они требуют такой методичности, такого упорства, какие другим художникам и не снились.
У Дега была масса всяких совершенно необъяснимых “отвращений”. К самым странным принадлежало отвращение к собакам, к кошкам, к цветам, к духам, а в политическом плане... к дрейфусарам. Нелюдимость его была такова, что он преувеличивал на словах свое плохое зрение, только чтобы не узнавать знакомых на улице или даже при встречах в обществе. Бесчисленны анекдоты об его выходках, иногда очень невежливых, посредством которых он спугивал людей и ограждал свое жилище от всякого рода importuns4 — этого истинного бича всех знаменитостей. Он смеялся над пленеристами и утверждал, что художник не нуждается в работе на открытом воздухе. Все это вместе взятое озадачивает, и естественно, что репутация Дега как суховатого и черствого чудака упрочилась чрезвычайно. Однако под всеми этими странностями (за исключением разве только антидрейфусарства) имеется одно основание, — и это основание есть неистовая страсть к работе, желание себя оградить от всяких помех, от всякого рассеяния, желание сосредоточиться в предельной степени. К тому же можно найти и в творчестве и в биографии художника тысячи примеров, опровергающих те сведения, из которых создалась “легенда о злом Дега”.
1 Насилие (французский).
2 Рубрика уголовной и скандальной хроники во французских газетах.
3 Примечание автора.
4 Нежелательных посетителей (французский).
1-2-3-4-5-6
 Геркулес у Омфалы (Приматиччо) |  Фаэтон (Антуан Карон) |  La Vierge on volle (Рафаэль) |