Аполлон XVIII века
К этому примешалась реакция классицизма, с которым академии вступили в новую стадию своего существования. Винкельман - эстет середины XVIII в., к словам которого все прислушивались, как к пророку, - издавший свою книгу в те дни, когда Тиеполо был назначен директором Венецианской Академии, уже не признал венецианского гения и стал ему противопоставлять убийственную скуку рассудочного Менгса. А дальше реакция против "легкомыслия" XVIII в. и против главного его выразителя - Тиеполо пошла так быстро, что уже через шестьдесят - семьдесят лет после его смерти нельзя было найти во всей Европе хоть отдаленно подобного легкого и уверенного живописца стен. Лишь скромные маляры-уборщики и театральные декораторы сохраняли в течение почти века некоторые рецепты, доставшиеся им в наследство от той колоссальной школы, которую создали многие века и поколения1.
Мы назвали Тиеполо представителем Венеции и представителем барочной живописи Италии, но этим еще не исчерпывается значение его грандиозной и, по самому своему существу, даже трагической фигуры в истории. Хохот злорадствующих демонов доносится с лазурных небес, из-за озаренных облаков Тиеполо; похоронный звон звучит в празднично-серебристом тоне его апофеозов, и есть нечто бесконечно-печальное, даже раздирающее, во всем этом "ликующем отчаянии". В нем сказывается не один упадок Венеции или уже совершившееся разложение остальной Италии, но и конец целого периода истории.
Недаром Тиеполо разукрасил фресками столько церквей и соборов, дворец одного из важнейших сановников немецкого католицизма - вюрцбургского епископа, и замок "католического величества" испанского короля в Мадриде. Именно всюду, куда прибывала сияющая Аполлонова колесница Тиеполо, в свите которой мы с изумлением видим христианских святых, всюду затем наступали окончательные сумерки духовно-творческой жизни; в Испании же непосредственно за этим праздником раздался сардонический смех Гойи, которого во многих отношениях нужно считать учеником Тиеполо. У последнего обман и компромисс получили явное и определенное выражение. Страшны свободомыслящие сатиры злого романтика Гойи, но еще более страшна та гениальная беспечность, с которой Тиеполо заявил миру, что он ни во что не верит и над всем потешается, хотя и любит все, понимает все, сочувствует всему и знает все. Ведь созданное им есть сплошная пародия, рядом с которой пародии Оффенбаха - невинная ребяческая забава.
Тиеполо называют эклектиком, и действительно, у него мы найдем отражения не одного только Веронезе, но и Корреджо, Гвидо Рени, Рубенса, и даже - особенно в офортах - Рембрандта. Однако что значат все эти реминисценции, как не какие-то "гениальные пародии"? Поразительно также мастерство, с которым Тиеполо владеет "экспрессией". Это великий актер, умеющий пережить любую ситуацию, передать любой характер. С предельной силой выражает он жестокость, умиление, мистический экстаз. Вдохновенные лица мученицы Агнесы (Берлинский музей), св. Лучии (церковь Apostoli в Венеции) и св. Терезы (Венская галерея) принадлежат к самому сильному, что создано в этом роде; они потрясают тем драматическим талантом, который в них проявился. Но почему-то ни на минуту нельзя поверить, чтобы сам Тиеполо молился так, как молятся его героини. Он понимал прелесть молитвы, но сам не возносил глаза к небесам, которые для него представлялись лишь подходящей сценой для великолепных балетов.
В старых руководствах по истории живописи имя Тиеполо произносилось или цитировалось с очень строгой и почти брезгливой критикой. Гениальному рисовальщику ставили в вину какие-то недочеты рисунка, гениального "пленэриста" укоряли за то, что он недостаточно внимателен к натуре2, или еще подсмеивались над теми вольностями, которые он себе позволял по отношению к истории3, наконец, считали, что этот феноменальный декоратор был художником "безвкусным". Все эти филистерские и академические нападки ныне забыты, и сейчас звезда Тиеполо восходит все выше и выше.
Однако и теперь значение его не оценено вполне по заслугам, все еще не отведено ему настоящее место в истории европейского искусства. До сих пор французы предпочитают Буше или Гойю, и самый ординарный английский портрет ценится в десять раз больше лучшей картины "Аполлона XVIII века". На самом деле Тиеполо величина столь же несоизмеримая со всем тем, что его некогда окружало, как Леонардо и Микель Анджело, или как Тициан и Тинторетто, или как Рубенс и Рембрандт. Это "бог" среди гениев, это человек, обладавший нечеловеческой мощью, это представитель известного фазиса культуры, стоявший выше нее, человек, сказавший о своем времени самое веское слово, тем более поразительное, что произнесено оно было в виде грандиозной шутки, в виде шутки бога, разуверившегося в божественности.
1 Среди поздних плафонистов-уборщиков нельзя обойти молчанием ряд первоклассных итальянских виртуозов, работавших в России: членов семьи Скотти, Медичи, Мадерну, Торичелли, Квадри, Бернаскони, украсивших дворы в Петербурге, Петергофе, Царском Селе и Павловске.
2 Однако попутно укажем на одну действительно странную особенность в творении Тиеполо: не существует ни единого портрета его кисти, да и число картин бытового характера очень ограничено, и что опять-таки характерно, эти картины почти без исключения посвящены маскарадным увеселениям.
3 На самом деле эти вольности граничат у Тиеполо с профанацией. Самих героинь древней истории он одевает в костюмы Веронезе, римлян и греков в доспехи, сразу выдающие свое театральное происхождение; одному из зрителей мучения христиан во времена Траяна (церковь S. Faustino e Giovita в Брешии) он дает в зубы трубку; он не стесняется смешивать в одну кучу представителей самых противоположных религий, изображать рядом древнеримские атрибуты, пушки и ружья. Однако было бы наивно во всем этом видеть признаки невежества Тиеполо, тогда как мы имеем здесь дело с одной из форм крайнего "эстетического произвола".
Герольд триумфального шествия Максимилиана I (Г. Бургмайер) | Св. Иоанн на Патмос (Ганс Бургмайер) | Святое семейство (Ганс Бургмайер) |