Милая, дорогая Надежда Ивановна.
Мог ли я, могли ли мы думать, в оно время, когда Вы пришли для съемки в группе артистов, занятых в “Женитьбе Фигаро”, что между этим моментом и вот следующей нашей “встречей” протечет столько лет, и что я буду писать Вам это письмо из Парижа и преисполненный сожаления, что наше общение должно ограничиваться таким “немым” и далеким образом. На этой фотографии, снятой мной в сентябре 1926 г, под навесом, выходящим на один из двориков Апраксина рынка, Вы имеете весьма грустный вид и чувствуется, что Вам нездоровится. И действительно. Вы тогда же, помните, заболели каким-то довольно серьезным недугом — так что даже Вашу роль пришлось передать другой исполнительнице (что нисколько не пошло в пользу спектакля!..)
Но как же Вы — подлинная жрица Талии и Мельпомены — совсем отошли от театра? Впрочем, Вы сами тут же себя опровергаете, когда в следующей фразе говорите, что “ныне Вашей специальностью является театральная педагогика”. Зная Ваш feu sacrу1, я могу себе представить, до чего Вы этим делом увлечены и какую пользу Вы приносите тем начинающим карьеру существам, которым выпало счастье попасть в Ваши ученики и ученицы. Я тоже, славу богу, не в разводе с Аполлоном и Дионисом. Сейчас передыхаю, но совсем недавно прошла моя постановка “Петрушки” в Венской опере, а незадолго до того (на Рождество) шел в моей постановке в Лондоне “Щелкунчик”. Но можно ли эти задачи сравнить (в смысле творческих переживаний) с той, которая мне досталась в незабвенном “Больдрамте”, где мне было так весело работать, где я мог следить за каждым шагом созревания моих затей (в помянутых двух постановках я дал свои рисунки и баста, сам же не собрался ни в Австрию, ни в Англию). Творческие мои силы как будто совсем не убыли, но вот общее состояние моего здоровье laisse a desirer2. Но существует ли еще наш — мой и Ваш когда-то театр? Где же те, кто является его главными устоями? Я знаю, что Монахов и “Лавруша” давно переселились в иной мир, но как все прочие, среди коих я насчитываю столько единомышленников, благодаря чему и создавалось то веселье общего творчества? Из всех моих театральных воспоминаний именно работа в Большом Драматическом театре представляется мне теперь самой приятной и прямо-таки отрадной. Очень почетно было сотрудничать в Московск. Худ. театре, но там я не чувствовал той же приятности. Вы сами знаете, до чего могли быть тяжелы оба несравненные и по-разному гениальные его руководители — особенно Константин Сергеевич с его вечными сомнениями, самомучительством, с недоуменными, подчас совсем нелепыми вопросами, со своей “тайной тиранией”. А впрочем, и то было прекрасно, и во многом я себя чувствовал там у себя, в своей родной атмосфере — тогда как здесь мне просто надоела чужбина, хоть для меня она, в силу моих атавистических корней — вовсе не должна казаться чужой. Ну вот, надо было, чтоб не так обернулось, так захотел “рок”! От него не уйдешь!
Но не стану Вас больше мучить своими каракулями, мысленно склоняюсь к ручкам Вашим, положу на них мой самый нежный и самый почтительный поцелуй, исполненный сердечной преданности. Буду рад, если буду de temps a autre3 получать от Вас сообщения, как поживаете, что делаете? Незнакомому супругу Вашему прошу передать мой привет.
Душевно преданный Вам
Александр Бенуа
Не совсем понял, про какую “нашу” дачу в Павловске Вы пишете? У нас собственной своей дачи ни в Павловске, ни в ином месте не было. Но может быть, Вы имели в виду ту огромную дачу в “русском” стиле, бревенчатую, в которой мы провели лето 1922 г. У нас о том лете сохранились наилучшие воспоминания. Но неужели чудесный Павловский парк пострадал?! Какой ужас!
1 Буквально: священный огонь (французский). В данном случае — вдохновенное служение.
2 Оставляет желать лучшего (французский).
3 Изредка (французский).
 Картина периода Бокатти и Бонфильи |  Перенесение мощей святого Геркулана (Бонфильи) |  Л. С. Бакст. 1908 г. |