Дорогой друг Анна Петровна, Ваше письмо и деньги я получил, но образчика бумаги все еще не имею. Вот я и в нерешительности: ждать ли мне приезда Вашей приятельницы, которая должна была мне передать этот образчик, или рискнуть пойти покупать самому …
Живем мы здесь в большой суете и не раз вспоминаем о нашем милом тихом захолустье. Увы, Вы бы не узнали сейчас самого Парижа. Еще счастье, что мы не живем в нем самом; без версальского отдохновения просто нервы не выдержали бы этого неистового шума, этой какой-то бесконечности движения, этой вечной опаски, как бы тебя не переехали, этих постоянных застопорок, а главное, этой вони. Через час пребывания в этом коловороте я совершенно заболеваю, а между тем приходится в нем проводить иногда целые дни с утра до вечера, не видя ничего приятного из того, что есть в Париже, и лишь бегая из театра в мастерские и т. п. Изредка только мне удается урвать часочек или два и заглянуть в (какой-либо музей или — верх блаженства — в какую-нибудь эстампную лавчонку, где под предлогом поисков материалов для своих постановок я роюсь в папках и уютно разглядываю всякую всячину, и нужную и ненужную (часто ненужная и оказывается нужной).
Здесь невероятное количество знакомых, и по воскресеньям они большими партиями являются к нам. В эти дни и вечера Анна Карловна погибает в хлопотах, но сама же зазывает еще и еще. Моментами получается полная иллюзия, что мы на 1 линии или на Глинке. Удостаивает, но очень редко, своими посещениями и Костенька1. Он постарел, съежился как-то, потемнел, но духом бодр и временами весел. Настоящее же его пребывание в Нормандии, в деревне у друзей. Из его новых работ я ничего не видел, кроме крошечной картинки, выставленной им на театральной выставке.
Сам я работаю, как бесноватый. Сейчас готовлю постановку огромной пьесы в 13 картин, которая пойдет с Идой Рубинштейн в Opera. Род средневековой мистерии. Я очень увлечен, ибо уже мечтал о том, чтобы испробовать свои силы в “готическом”. Кока пишет по моим эскизам декорации, но на днях бросает эту работу, ибо его приглашают в Милан писать (по собственным эскизам) декорации для “Хованщины” (в Скале). Юрий с утра до ночи сидит над обложками. Леля помогает Коке в другой его работе — росписи столовой в квартире одной зажиточной дамы (в двух шагах от Нотр Дам). Она совсем поправилась и чувствует себя сейчас налегке, так как отправила своего сына со второй бабушкой на берег моря. Саша Яша2 вернулся из африканского путешествия с изумительными этюдами (часть воспроизведена в “Illustration”). Недавно приехал из Египта Билибин3, который нашел себе превосходное ателье. Некоторые из его последних работ совершенно поразительны по отделке, да и очень декоративны. С Владимиром Николаевичем4 мы в ссоре. Он стал совершенно невыносим в своих причудах и капризах. Впрочем, он, по-моему, просто болен. Меня эта ссора ужасно гнетет, и ему, вероятно, не легче, но ввиду его упрямства нет шансов, чтоб это недоразумение было изжито.
Целую и обнимаю Вас, дорогая, от всего сердца. Обнимаю и целую милого Сергея Васильевича5. Наши все Вам кланяются и особливо Анна Карловна, мечтающая теперь о возвращении и о мирном милом приневском житье бытье с лучшими нашими друзьями.
Любящий вас друг Александр Бенуа
1 Константин Петрович Сомов.
2 Александр Евгеньевич Яковлев.
3 Иван Яковлевич Билибин, художник.
4 Владимир Николаевич Аргутинский-Долгоруков, коллекционер, друг Бенуа.
5 Сергей Васильевич Лебедев, выдающийся советский химик, муж художницы.
 Чудо святого Бернардина (Перуджино) |  Плафон парадной лестницы в вюрцбургской Резиденции (Дж.Тиеполо) |  Колонна (Дж.Б. Тиеполо и Джироламо) |